А главное… Вы слышали Лермонтова: «Первые артисты столицы платили своим искусством за честь аристократического приема». Нет-с, дудки! Не Филду оказывали честь, Филд оказывал честь. Когда по мановению хозяина-барина лакеи подавали его собратьям-музыкантам лимонад, ирландец зычно, как в питейном доме, требовал шампанского. Когда некий князь небрежно, словно на чай, сунул ему гонорар, Филд, топнув ногой, велел принести шубу и на глазах у вельможи вручил ассигнации обомлевшему швейцару. Когда титулованный доброхот посулил Филду должность придворного музыканта, непридворный музыкант отрезал, как мужлан: «Это не для меня, я не умею льстить».

В «Египетских ночах» импровизатор, чувствуя «приближение Бога», дает «знак музыкантам играть». Филду претили заказные темы. Он не давал никаких «знаков», но публике было внятно «приближение бога».

Слушал ли Пушкин Филда? Да, слушал. И в Петербурге, когда после лицея жил на Фонтанке, у Калинкина моста, и в Москве, на Тверской, в доме Зинаиды Волконской.

писал Пушкин в альбоме Марии Шимановской.

Польской пианисткой восхищался в Веймаре Иоганн Вольфганг Гете. Мария Шимановская училась у Филда.

И не только она.

Научение требует педантизма; Филд и педантство несовместимы. Научение предполагает упражнения; Филд не терпел прописей. Он был невольником педагогики. Уроки приносили доход, небольшой, зато верный, а Филд взял правилом посылать матери не меньше двух тысяч годовых. Но, Боже мой, какая скука… На уроки он ходил лениво, карета тащилась следом, кучер Иван клевал носом.

Да, Филд школить не любил. И потому ученики любили Филда. С будущим автором «Горя от ума» он не разучивал, а исполнял вместе сонаты Бетховена. Душа маэстро пробуждалась. Из Грибоедова не следовало делать музыканта, он был рожден им, как и поэтом.

А смуглый, большеголовый Верстовский? Вот уж чьи глаза сверкали неподдельным огнем. Выпятив крепкий подбородок, утверждал символ веры: солнце русской музыки не взойдет, пока не перестанем воротить рожи от всего народного. Учитель не воротил. Жаль, не дожил, не услышал «Аскольдовой могилы». И не узнал, что бродячие музыканты разнесли по улицам Берлина и Вены, Парижа и Лондона мелодии ученика — «Гой ты, Днепр…», «Ах, подруженьки, как грустно…».

Учился у Филда и сверстник Верстовского, поручик Алябьев. При этом имени — у кого не на слуху «Соловей мой, соловей…»? Пели «соловушку» и Полина Виардо, и Аделина Патти… Читаю: «Романсы Александра Алябьева были очень любимы в свое время. Но даже такие, как «Вечерний звон», отжили свой век». Отжили? Не знаю. Конечно, в круговерти света и цвета дискотек не до многих дум, которые наводят вечерние звоны, да ведь не вся наша жизнь в дискотеках.