– Да ладно, Джо. Ты всегда на посту. Ты ведь теперь сотрудничаешь с полицией?

– О боже, мистер Дуайер, нет, что вы! Ничего подобного. Я как раз собирался уходить, когда доктор со мной заговорил, так что уже побегу. Очень рад был с вами повидаться, мистер Дуайер.

И он поспешил прочь – практически растворился в воздухе; я полагаю, это был профессиональный навык.

– Бедняга Джо. Какой он беспросветный дурак, – сказал тогда Дарси и больше не желал возвращаться к этой теме.

Вечер выдался особенно прекрасный. Хор Нила Гоу скоро должен был исполнять перед публикой «Страсти по Матфею», как делал по традиции каждый год. Сегодня молодой тенор, быстро восходящий к вершинам славы, собирался спеть «Ich will bei meinem Jesu wachen»[70] под аккомпанемент-континуо Джимми Скримджера на моем прекрасном старом рояле, а Питер Эразмус исполнял партию гобоя – с такими оттенками и нюансами, что лучшего исполнения я никогда не слышал. Благородные звуки Баха совершенно погасили всяческую неприязнь в разговорах тридцати или сорока собравшихся, и я, как часто бывало, осознал, что для меня музыка, как ничто другое, доказывает правоту религии. Банально ли это? Если да, придется смириться с тем, что я банален. Музыка вознесла меня к небесам, но в тот же вечер, когда я беседовал с Дарси у себя в гостиной, меня грубо вернули на землю.

– Кто этот тип, которого ты назвал «Джо как-его-там» – сегодня, перед тем как мы вошли в дом?

– Джо Слайтер? Он просто осведомитель.

– А что он пытался выведать?

– Информацию. Я полагаю, его занятию можно дать более благородное название – информационный бизнес. Джо проверял, кто ходит к Дамам на вечера.

– Это еще зачем?

– Для тех, кто хочет знать. Какой ты наивный. Ты думаешь, эти сборища – просто высокодуховные тусовки всевозможных артистов, художников и покровителей искусства, где мы отдыхаем душой, слушая музыку и сплетничая. Ты никогда не замечал, сколько на этих вечерах бывает евреев?

– Какая разница?

– Очень многие клянутся и бьют себя в грудь, что они не антисемиты, но у них в сердце застрял осколочек гитлеровского зеркала. Они пальцем не шевельнут, чтобы обидеть еврея, но, может быть, не слишком горячо вступятся, если его будет обижать кто-то другой. Видишь ли, евреи – иностранцы. Совершенно очевидные иностранцы. А большинство из нас прячет в душе древнее родоплеменное подозрение в адрес тех, кто на нас не похож. Почему евреи? А не македонцы или лапландцы? Потому что евреи заметны. Они просто не ассимилируются – все потому, что у них в ушах до сих пор звучат речи Моисея, уверяющего, что они – избранный народ. Может, и так, хотя, похоже, Господь забыл, что заключил с ними завет, – уже много раз успел забыть. Джон, ты должен знать, о чем я говорю. Ты постоянно имеешь дело с такими вещами у себя на консультациях – ненависти и обиды, похороненные в мифологическом прошлом, но всплывающие на поверхность в самые неожиданные моменты. Недоверие к евреям – лишь часть этого древнего наследства, хотя сейчас она особо выделяется из-за чудовищных дел в Германии и газетного шума вокруг Израиля.