Дражайшая рассказывала мне, что Гасси обожает обниматься и целоваться, но не пробовал ничего более рискованного – до той ночи, когда он перебрал коньяка папы Рейвен-Харта. Они сидели на скамье в саду – очень романтично, – и он несколько раз поцеловал ее, а потом вроде как тяжело засопел и очень крепко ее обнял, и она вдруг поняла, что он засунул руку ей под юбку и пытается залезть в трусы!

Ты можешь себе представить, как это подействовало на такую девушку – такую милую во всех отношениях, – и я думаю, что она понятия не имела, что собой представляют мужчины или даже как они устроены; только то, что нам преподавали в школе, – то есть вообще никакой информации. И братьев у нее нету – у меня-то три оксфордских хоккеиста топали по дому, травили грязные анекдоты не переставая, бегали голыми в ванную комнату – натурально, все наружу – и гоготали, если я в девическом смущении отводила глаза. Но инстинкт – великое дело. Гасси не успел и глазом моргнуть, как она выхватила из эдвардианской шляпки шляпную булавку и хорошенько ткнула его – не знаю точно куда, но, кажется, в руку. Но это его только раззадорило. Некоторые мужчины обожают, когда им сопротивляются, и он, наверное, решил, что она просто кокетничает, и продолжал лезть, и тут Дражайшая выхватила кинжал, заткнутый у него за поясом, и пырнула прямо в грудь, целясь в сердце! Но она, бедняжка, не знала, где в точности находится сердце, поэтому только слегка порезала его и погнула ребро. [4] Я не в курсе медицинских подробностей. К счастью для Гасси, кинжал был тупой, как мотыга, и получилась не столько рана, сколько синяк. Но он взвыл – разъяренный самец с неутоленной похотью, надо полагать, – и Дражайшей удалось вырваться и добежать до дома, а Гасси бежал за ней по пятам и орал: «Эм, стой! Погоди минуту! Ты меня пырнула!»