Дом пастора

Кокрофт-стрит

Торонто, Онтарио, Канада

Дорогая Барб!

Я, кажется, не писала уже сто лет, но ты скоро поймешь почему. Пишу сейчас, несмотря на дикую усталость, потому что когда я тебе пишу, то отдыхаю душой. Конечно, с Дражайшей я могу говорить о чем угодно, но когда говоришь с кем-то далеким, находящимся, так сказать, выше всей этой бучи, это ощущается совсем по-другому. А буча – это именно то, что происходит у нас уже больше двух недель.

Я писала тебе о странной смерти старого отца Хоббса, но не помню, упоминала ли, что он похоронен у нас в саду. Да, в буквальном смысле прямо у нас под окнами, потому что, понимаешь, там находится старый погост, где хоронили, когда церковь еще была за городской чертой. Но им давно уже не пользовались, так что он выглядит совсем как в «Элегии, написанной на сельском кладбище»[86]. Ну ты знаешь, поросшие лишайником надгробные плиты с полустертыми именами и множество вьющихся растений – в основном дикого винограда, который осенью выглядит просто потрясающе. Когда мы покупали «Дом пастора», то вместе с ним приобрели и окружающие земли, а кладбище было их частью. Оно очень живописное.

А о. Чарли с ума сходил, пытаясь похоронить отца Хоббса как можно ближе к Святому Айдану. И потому он подлизывался и подлащивался к Эм и ко мне, и оказалось, что кладбище все это время оставалось освященной землей. Освящение с него так и не сняли. (Как можно снять освящение? По-моему, это примерно то же, что извлечь масло из салатной заправки.) Мы слабодушно согласились, и теперь, едри меня через забор, могила стала местом паломничества! Ты понимаешь, что это значит. Паломники топчут мой сад, шумят снаружи под окнами, когда Дражайшая работает, и вообще ведут себя как в Диснейленде. И все из-за чокнутой бабы по имени Пруденс Визард.