– Хотелось бы знать, чем ты там занималась, там, наверху?

А та ей:

– Ах, Туйетес!.. В конце концов придется тебе об этом рассказать, но поклянись мне, что никому не скажешь.

– Обещаю. Клясться грех.

– Хорошо. Ладно. Мне нужно было посмотреть, не присвоил ли себе нотариус перстень несчастного Сизета.

– Пресвятая Дева!.. Да неужели…

– Ты понимаешь, я хватилась перстня, а несчастный Сизет сам за себя постоять уже не может…

– И нашла?

Галана достала из кармана перстень и показала ей. Бедняжку Туйетес чуть удар не хватил:

– Ты же мне обещала, что ничего не украдешь.

– А я ничего и не украла. Я возвращаю Сизету то, что ему принадлежит. А ты мне обещала, что никому не скажешь, не забывай.

Туйетес перекрестилась, и, поблагодарив ее за услугу, Галана опрометью унеслась прочь, потому что ей жалко было оставлять Сизета одного так надолго, ведь эту ночь он, может быть, уже не переживет.

Закон природы, более универсальный, чем все законы термодинамики[230], вместе взятые, гласит, что на неделе нет времени более безмятежного, чем первые послеобеденные часы по воскресеньям. Не стало исключением из правил и это воскресенье: богачи и бедняки умиротворенно переваривали томленый рис или же вермишель с мясом, а на мокрых улицах не осталось ни души. Шел четвертый час, Галане было очень жутко и в то же время ясно, что шансы пойти на попятную стремительно улетучивались. Часовня Маркуса. Женщина закуталась в шаль, потому что было промозгло и моросил дождь. Она не заметила, что в нескольких метрах от часовни, за постоялым двором, судя по всему уже давно, стояла запряженная лошадью карета. Казалось, что кучера, с безразличным выражением лица сидевшего на козлах, не интересовало ничего, кроме холода и дождя, с которыми ему волей-неволей приходилось мириться. Прошло пять минут, десять, четверть часа, и в конце концов Галана нетерпеливо взмахнула рукой. Именно тогда кто-то сидевший внутри постучал тростью в крышу экипажа, и кучер подстегнул лошадь, чтобы она пробежала те несколько метров, которые отделяли их от часовни.

– Полезай-ка сюда.

Внезапно перед носом Галаны оказалась открытая дверца экипажа и рука, приглашавшая ее внутрь. Это была ее жертва. И Галана села в карету, уверенная, что зашла уже так далеко, что останавливаться не имеет смысла. Карета тронулась, как только захлопнулась дверца.

– Теперь ты можешь рассказать мне все эти басни в тишине и покое, – послышался голос сеньора Массо.

Но Галана в испуге вглядывалась в другого человека, с угловатым, ужасающим лицом, который сидел не шевелясь, словно хотел, чтобы его присутствие осталось незамеченным снаружи.