— Вы не знаете, сделал ли его милость выговор Ризли и Ричу? — поинтересовалась Екатерина.

— Он вызвал их к себе, и они провели у него какое-то время, но что им было заявлено, я не знаю, — сообщил ей Уилл.

— Будем надеяться, король высказал им все, что думает! — горячо проговорила Екатерина. — И это последний вздох партии Гардинера.

— Этот пес просто так не уймется, — мрачно заметил дядя Уильям, — но я молюсь, чтобы ему надели намордник хотя бы на какое-то время.

Она в безопасности — пока. Анну Аскью больше не подвергнут допросам. Если эта женщина ничего не сказала под пыткой, то теперь уж и подавно будет молчать. Должно быть, ее мучители поняли это, так как быстро организовали судебный процесс, и отважную женщину осудили на смерть на костре за возврат к ереси.

Екатерина не обсуждала это с Генрихом — боялась показаться слишком заинтересованной в судьбе Анны. Терпение короля не простиралось дальше, это было ясно, и Екатерина не забыла предостережения: он может оказаться не в силах защитить ее. Поэтому, пойдя наперекор всем своим внутренним порывам, она не стала молить супруга о милосердии к Анне Аскью.

На фоне отваги этой женщины Екатерина проявила трусость и понимала это. У нее не хватит смелости пойти на смерть за свои убеждения, и она постоянно молилась о том, чтобы ее не подвергли испытанию на прочность.

В начале июля король издал указ с повелением предать огню все еретические книги. Дядя Уильям отправился в дом на Чартерхаус-сквер, достал из-за стенных панелей в пустой спальне те, что были у Екатерины, и увез их неизвестно куда.

— Никто их не найдет, — пообещал он Екатерине. — Даже вы.

Через несколько дней ее потрясла новость об аресте Хью Латимера, принесенная крайне расстроенной леди Саффолк. Потом дядя Уильям сообщил, что младшего сына Норфолка, лорда Томаса Говарда, вызывали в Совет и просили у него объяснений по поводу некоторых замечаний, сделанных в ее покоях.

— Каких замечаний? — встревожилась Екатерина.

— Я не знаю, Кейт. Его заверили, что король отнесется к нему милостиво, если он честно признается в том, что говорил. Лорд Томас повинился, но не дал никаких конкретных объяснений, и его дело отправили на доследование.

— Надеюсь, обо мне речи не было?

— Я ничего такого не слышал. Но будьте осторожны и не давайте ни малейших поводов для подозрений.

— Следы заметены очень тщательно, — сказала Екатерина. — О, дядя Уильям, в какие страшные времена мы живем! Боюсь, нам всем грозит беда.

В день суда над Джорджем Благге Екатерина пришла к Генриху. Он был напряжен и злился на себя самого за то, что не имеет возможности вмешаться.