Светлый фон

Застрял на второй главе* — как для Линдлея, так и для фрау Амман*. Время прекратить уныние — улучшения часто становятся ухудшениями.

Телеграмма от Линдли. Кажется, принято в «Книги месяца».

Вчера днем в деревне Пьяцца. Зохачевер*, который теперь зовется Орабуэна, написал три тысячи страниц, подготовил их — иначе, чем прежде, — поэтически. Швед Тиль, который переводит Упанишады, показал мне кольцо, которое было печатью Ницше; его отец получил его от Элизабет Ферстер-Ницше. Кольцо с гербом. Бахман рассказывал, что Тиль от своего отца, коллекционера произведений искусства, унаследовал двести работ живописца Андерса Цорна*. Кошмар!

Звонок П. Искрящаяся и безмолвно вопрошающая. Приеду ли я. Странно, что я всю жизнь должен был защищаться и извиняться, когда я работал, — более того, я чувствовал, что должен это делать, вместо того чтобы подумать об этом и предоставить другим возможность извиняться, когда они мне помешали или ожидали этого извинения от меня.

извиняться, когда я работал, более того, я чувствовал, что должен это делать, вместо того чтобы подумать об этом и предоставить другим возможность извиняться, когда они мне помешали или ожидали этого извинения от меня.

Вечером легкие сомнения в работе — нервозность деталей. Неожиданно обнаружил, что кое-что исправлено неправильно. Нервозность в солнечном сплетении — страницы с сотнями исправлений, вечно исправлять снова, и не в лучшую сторону, и, собственно, надо было это переписать по-новому. И потом пришлось бы это снова до бесконечности править.

Послал первую главу Линдлею в Стокгольм*, в Амстердам*.

Желание писать по-другому. Поделить себя: драматическое разделять на куски, романы делать более эпическими. Стиль Торнтона Уайлдера в романах — обобщенный, описательный, меньше сценографии, чем обзора, сам рассказчик ощущается сильнее, не невидим, как до сих пор, — и то, что нельзя было для этого использовать, оставить для сценических пьес. То, что в романах (моих) действует как сенсационализм, получает силу на сцене.

Экспериментировать! Пьесы, которые разыгрываются с публикой; сцена не на одной стороне, а в центре зала; игра во все стороны — также и со зрителями. Не участвующие в действии актеры сидят вокруг, в то время как другие играют, они общаются с публикой — вмешиваются неожиданно, высмеивают играющих, критикуют их, вскаивают, хватают, пытаются то же самое сделать лучше — вроде «Ради Бога, сейчас он начнет свои сентиментальные тирады; это может длиться вечно. Эй, Х! Послушай!» — и вскакивает на сцену. Советует ему или отталкивает его в сторону, играет сам (например, перед женщиной) дальше, в своем характере (сначала женщина озадачена, но тут же переключается на него).