10-го выехал. 11-го в середине дня в Оснабрюке. Вальтер у поезда. В Ротенфельде. Во второй половине дня на кладбище. Церковь, подвал. Гроб еще открыт. Цветы, венки вокруг. Восковое лицо отца. Легкая улыбка, далекая, исчезающая. Руки, полные, как у молодого человека. Моя сестра. Хорошо, что не было непогоды, они быстро меняются во время грозы.

Это было утром, в среду, умер 9-го в восемь утра. В День духов без пальто под дождем по пути в церковь, потом простудился в холодной церкви — к вечеру температура 39. Постель, врач, пенициллин, сказали не опасно — во вторник опять 37. Ничего не ел, во второй пловине дня уже встал (никогда не любил лежать в постели), ходил по комнате, выглядывал в окно — хотел убедиться, все ли еще там.

В среду рано утром ему дали немного овощного сока, через какое-то время его вырвало, тогда позже моя сестра, прежде чем уйти, хотела дать ему немного коньяка с яйцом. Принесла — он хотел сам это сделать. Она сказала, что теперь он может сам за собой поухаживать, повязала ему салфетку под подбородком, повернулась спиной, бросила ложкой лед в бокал с коньяком, обернулась, чтобы подать ему, увидела его глаза, странно сузившиеся, уходящие куда-то далеко, закричала: «Отец!» Девушка, которая стояла рядом, тоже закричала, потрясла его за руку — он уже не отвечал, вздохнул два раза, и все кончилось.

Врач не знал, что сказать. Эмболия.

Пришли сестры, обмыли его, постригли ногти, цирюльник побрил его, постриг волосы. Сестры были рядом, так как цирюльник боялся.

В воскресенье рано, 12-го, в его день рождения. Пришли родственники: Алоиз Р. из Леверкузена, Йозеф Р., доктор Рейдт с женой, Пола (Рединг), Хордель с мужем, тетя Эльза Шталькнехт.

В восемь утра месса в церкви. Пастор Клекер. В девять часов похороны перед кладбищенской церковью. Речь пастора, добрая, сердечная. Много венков, цветов, много людей для такого маленького местечка.

Солнечный, великолепный день. Лето в зените. Кладбище на склоне, на одной стороне лес, на другой ржаное поле. Мужчины в цилиндрах несли гроб. Фотографы и один кинооператор снимали, когда я с Эрной пошли к могиле.

Назад. Странные здания. Завтрак. В полдень обед с родственниками в отдельной комнате отеля. (Почтовый отель, в котором я пил с ним однажды.)

После этого снова к могиле. Строгий запах туи, цветов и смерти. Лето. Полное, теплое лето. Потом в его комнате. Смотрели на его вещи, чистые, собранные, он никогда никому не хотел доставлять хлопот. Комната пуста. Пуста, ясна, пуста — ничего от него не осталось. Смотрели на картины, его мелочи. У него не было ни одной моей книги — я никогда не думал о том, чтобы подарить ему какую-нибудь из них. Хотел привезти ему последнюю к его дню рождения. Слишком поздно. Почему я не поехал раньше, чтобы его увидеть? Мог это сделать. Почему я столького не сделал?