Лицо императора покрылось внезапной бледностью, губы сжались, глаза с ужасом смотрели на богатую мебель салона.

Но он скоро овладел собой, протянул руку фон Бейсту и сказал с любезной улыбкой:

— Итак, до свидания, ещё раз поздравляю себя, что наши идеи оказались сходными.

Фон Бейст вышел из салона.

Едва император остался один, как на лице его снова явилось выражение ужаса. Он в изнеможении опустился в кресло и дрожащими губами прошептал:

— Предвещает ли мне гибель эта мебель, заказанная Максимилианом в дни счастья и блеска? Им, нашедшим такой страшный конец? Я приехал сюда для того, — продолжал он, опуская голову на грудь, — чтобы умолить эту кровавую тень, ставшую между Австрией, и вот он сам грозно выступает в виде безжизненной мебели моей комнаты!

Он вскочил, как будто содрогаясь от прикосновения к креслу, и стал ходить по комнате большими шагами.

— Не влияние ли этого мертвеца расстраивает здесь все мои планы? — сказал он потом с мрачным видом. — Я искал основания для прочного положения и нашёл этого человека, гибкий ум которого умеет только округлять фразы и формулы, который не может выйти за пределы переговоров! То удивительное понимание, то самообольщение или робкое опасение взглянуть прямо на обстоятельства! — вскричал он с горечью. — Надобно побудить к уступкам Данию, первую жертву прусского могущества, против нарушения Пражского мира. Он не знает иных средств, кроме молчания и выжидания — выжидания до тех пор, пока южные немцы, ещё сопротивляющиеся объединению с севером, не сольются с ним в тысяче отношений материальной жизни! Союз с Италией требует долговременной подготовки — боятся принести небольшую жертву, имея в виду достигнуть большего! Нет, нет! Этот человек никогда не будет надёжным союзником! Я ошибся — расчленённая Австрия требует твёрдой и властной руки, дабы соединить все её части в одно стройное целое, а не диалектического ума, который думает доказать свою ловкость тем, что обуздывает силы отдельных частей государства, вводя их во взаимную конституционную борьбу и тем делая их недеятельными. Я должен иначе действовать, — продолжал он после краткой паузы. — Мне сперва необходимо согласиться с Италией — она должна получить итальянский Тироль. А потом нужно поставить Австрию и нерешительного фон Бейста перед простым вопросом: да или нет. Только таким путём можно составить коалицию, которая охватит также и южную Германию — без коалиции было бы глупо действовать против Пруссии. Южногерманские государи никогда не решатся действовать, но когда со мной будет Италия и когда Австрия по необходимости примкнёт к нашему союзу, тогда южная Германия будет стеснена и, конечно, обрадуется предлогу избавиться от тесных объятий северного союза. Здесь остаётся только одно, — сказал он со вздохом, — прилично доиграть комедию до конца, чтобы она, по крайней мере в глазах света, достигла своей цели и послужила мне средством в Берлине, где я ещё раз сделаю попытку, ибо там истинное могущество, с которым я скорее согласен вступить в союз, чем бороться. Во всяком случае, настоящее свидание было полезно. Время не пропало даром — отсутствие баварского короля, беседа с фон Бейстом, показавшая мне его недостатки — всё это осветило мне положение дел, и с этой минуты начинается для меня новая деятельность: без иллюзии, с определённой целью.