— Как же думает генерал противодействовать планам, которые, надо признаться, столь же опасны для Германии, как и для Италии?

На лице посла Гарибальди выразилось удивление.

— Действительно, — сказал он, — планы эти задуманы и отчасти уже исполнены, дальнейшее же их исполнение замедляется сопротивлением императора Франца-Иосифа и нерешительностью Ратацци, который опасается сильного взрыва национального негодования и старается задержать его всякого рода мелкими мерами и интригами. У нас есть доказательства, — продолжал он, вынимая из кармана несколько бумаг, — что…

Граф Бисмарк сделал отрицательный жест.

— Мы говорим о случайностях, возможность которых обусловливает обсуждение других случайностей, останемся же при них. По обсуждении этих случайностей мы будем иметь довольно времени для того, чтобы определить, нужно ли вступать в область фактов. Что, по мнению генерала, необходимо подготовить и сделать, чтобы противодействовать предполагаемым планам?

Посетитель скрыл своё удивление при словах министра и, опять спрятав бумаги в карман, продолжал:

— Между тем как под французским влиянием флорентийское правительство стремится усыпить национальное чувство и привлечь Италию к комбинации, которая надолго прервёт развитие национального величия и могущества, зреет измена народному делу, задача истинных патриотов состоит в том, чтобы внезапным ударом пробудить народ и указать ему цель его стремлений. Народ тотчас поймёт, где находятся его истинные интересы, правительство будет вынуждено уступить народной воле, изменники падут и, быть может, удастся завершить одним ударом всё дело и увенчать в Капитолии здание национального единства Италии. Я убеждён в удаче, — продолжал он с живостью, — в том случае, если удаче поможет ваше сиятельство, Германия будет иметь в Италии верного и деятельного союзника, всегда готового подать ей руку, чтобы уничтожить все преграды, поставляемые её объединению внутренними и внешними врагами. Я потому говорю о внутренних врагах, — продолжал он, видя упорное молчание графа Бисмарка, — что они общи обеим нациям. Папство и зависящая от него иерархия борется всеми силами против итальянского единства, менее по причине веры, потому что Италия — католическая страна и останется такой, несмотря на все либеральные идеи, волнующие народ; папство борется скорее в безумном ослеплении сохранить светскую власть, которую считает необходимой для своих особенных прав и для существенной опоры. В Риме не понимают, что папская власть была бы несравненно сильнее, если бы протянула руку национальному движению, стала во главе его и, опираясь на народ, основала новое владычество в будущем. Но этого нет, — продолжал он со вздохом, — объявлена война на жизнь и смерть между нацией и современной церковью, и пусть ответственность за это падёт на тех, кто вызвал эту войну. Но как папство противодействует итальянскому единству, дабы сохранить светскую власть, так точно и германскому единству сопротивляются по религиозным причинам — Ватикан охотно допустит Германию иметь императора, но чтобы последний был протестант, чтобы либеральный Берлин стал центром Германии, этого не допустят в Риме и не замедлят призвать на помощь все силы мрака, чтобы искоренить в Германии мысли об единстве и разжечь религиозную ненависть против опасного усиления народа.