7) наброски Братьев Карамазовых о романе о детях,

8) текст — замысел романа о детях,

9) набросок плана, относящегося к суду и кошмару со словами «Чтобы не плакало дитё»,

10) рядом текст «Почему стоят погорелые матери, почему бегут люди, почему бедно дитё, почему голая степь?» (из сна Дмитрия Карамазова),

11) письмо о кошмаре Ивана Карамазова,

12) Лизу, как героиню 2^го романа.

Соглашаюсь с включением текста Репина[771].

Против текста Елисеева, т. к. подобные отклики современников редко бывают авторитетными[772]. Вспомните, что писали о «Войне и мире» или «Анне Карениной». Стыдно читать. Если хотите, положите раскрытую статью «О Карамазовщине» Горького[773], но она в Музее Достоевского не сделает ему чести.

На этом я кончаю. После прочтения Ермилова я Вам сказал, что с ним я не согласен, делайте с моей работой что хотите, но я уже не буду считать себя ее автором. Я пошел на большие уступки, т. к. хотел помочь Вам, но моим уступкам есть предел. Вспомните, когда был внутренний просмотр, Абрам Александрович[774] потребовал 1) снять тему прокурора. Я согласился, 2) включить Ивана и Алешу — я согласился. Теперь требует убрать все. Я пошел и на это. И еще поразительнее — Абрам Александрович поставил вопрос, не убрать ли изумительных актеров МХАТа (но поддержки не встретил даже в комиссии). Этот спектакль был одной из вершин МХАТ’а[775]. Это что же, в угоду Горькому? А я думаю, что смог бы с ним легче договориться, как когда-то без труда договорился с ним, когда он был редактором моей книги о «Ламеннэ»[776]. Т. е. договориться не о карамазовщине, а об исполнителях спектакля.

Итак, я вижу, предела требованиям нет. Но есть предел моим уступкам. Я свою работу по плану кончил. Если последуют дальнейшие требования, я скажу комиссии, что от авторства данной экспозиции отказываюсь[777].

Ермилов от Достоевского оставил только талант-обличитель. И это — в мировой праздник русского гения Достоевского! Я думаю, что из‐за этого нашему музею (т. к. мы, как я убедился, по Ермилову работаем) неприятности не будет, т. к. посетители вряд ли это поймут при тех беглых обзорах, которые будут иметь место в юбилейные дни.

Но я хочу напомнить Вам, что Достоевского сравнивают с Шекспиром, и вот в его творениях стали бы выискивать, где он — за «дом Ланкастеров», и где — за «дом Йорков»[778], и под этим знаком писать о гении!

Вы подумайте, в теме суда Достоевский ставит огромную проблему суда совести. А ее свели к делу «Верочки». Что это, мол, протест его против суда присяжных. Да ведь ему жилка эта не дала себя оплести красноречием «аблаката — нанятой совести».