К счастью, письмо Роберта было так приятно молодой девушке, что добрая старушка забыла на время свое горе, чтобы порадоваться ее радостью.

«Милая Далия, — писал Роберт, — наконец-то могу сообщить тебе, что война окончена, и как только заживут мои раны, я полечу, если не на орлиных крыльях, то на всех парах локомотива в Милан, к тебе, моя… (тут Далия сделала довольно большой пропуск, что уже умела теперь делать, благодаря своим успехам в грамотности). Война окончена, — читала дальше Далия, — вчера Виктор-Эммануил въехал в одном экипаже с Гарибальди в Неаполь. Всеобщее голосование призвало его на королевский престол. Наша миссия окончена, хотя, говоря правду, я далеко не доволен исходом нашего похода. Рим и Венеция, лучшие члены в итальянской семье, еще находятся под гнетом Австрии и под монашеским игом. А между тем мы должны идти по домам! Но иначе было невозможно. Подождем лучших дней. Что касается меня, то мне ждать будет нетрудно с тобой… (тут следовал новый пропуск). Пока сообщу тебе, что доктор обещает отпустить меня не позже, как через неделю. Мне многое хотелось бы рассказать тебе, но час свидания так близок, что я откладываю это до нашей встречи».

Роберт сдержал свое слово. Через неделю Далия получила от него телеграмму, в которой было только четыре слова:

«Завтра, в восемь часов утра».

В семь с половиною часов Далия была уже на вокзале, а в восемь, вся раскрасневшаяся, повисла на шее Роберта.

Тотчас же молодые люди отправились в дом графини Эмилии, которая приняла Роберта, как родного. Она так много слышала о нем от Далии, что привыкла считать его близким человеком.

Молодому человеку по приказанию графини была приготовлена в одном из флигелей прекрасная комната, стены которой были увешаны всевозможного рода оружием.

На другой день графиня сама заговорила с Робертом о его «планах на будущее», т. е., другими словами, о том, когда он намерен обвенчаться с Далией.

Роберт ответил, что рад бы всей душой сделать это немедленно, но его денежные дела не позволяют ему брать на себя содержание семьи. И прежде заработки его, как художника, не были особенно блестящи, участие же в сицилианской экспедиции окончательно расстроило его финансы.

— Так неужели же вы откажетесь от счастья из-за нескольких сот франков? — сказала графиня.

— Нет, не откажусь, — отвечал Роберт, — но отложу на время. Может быть, на год, на два, пока не поправятся мои дела.

— На год! На два! — вскричала старушка. — Потерять лучшие годы! О, молодость, молодость, как мало вы цените то, что считается за лучшее в жизни. Послушайте, Роберт, я люблю Далию, как родную дочь; никого у меня нет на свете после смерти моего дорогого Эрнеста. Хотите, я сегодня же устрою вам пожизненную ренту в три тысячи франков, а после смерти завещаю одно из своих имений?