Принц де Линь провел часть своей жизни на войне, и воевал он, проявляя не столько большой талант, сколько самую блистательную отвагу. Он участвовал в Семилетней войне. Друг Лаудона и Ласси[1570], он именно тогда сблизился с принцем Генрихом Прусским, которого много лет спустя посетил в его философском уединении. Там герой-ветеран охотно предавался продолжительным рассуждениям о своей воинской жизни, которые, повторяясь, весьма утомляли слушателей. Потому принц де Линь говаривал: «На самом деле, когда принц Генрих начинает Семилетнюю войну, она тут же становится Тридцатилетней».

Невозможно в рамки данного очерка вместить все периоды столь долгой и полной приключений жизни, полностью ознакомить с которой мог бы нас только принц де Линь. После смерти императора Иосифа политическая карьера принца де Линя закончилась; с тех пор к его услугам больше не прибегали, однако он сохранил свое высокое общественное положение, свои титулы и чины. Для всей культурной Европы он казался хозяином Вены, и несомненно он был центром того общества, найти что-либо подобное коему мы бы нынче тщетно пытались. Самый неустанный фланер, принц де Линь был повсюду, в театре, в кабачках, в Пратере, часто в салонах и редко при дворе. В Вене все, и народ, и знать, приветствовали его с удовольствием; его замечали издалека, шел ли он пешком, закутанный в полувоенный плащ, или ехал в своей серой карете, запряженной двумя белыми лошадьми, на которой под княжеской короной красовался широкий гербовый щит его предков с поясом на золотом фоне и сверху кличем великого дома Эгмонтов, из коего происходил принц де Линь: Quocumque res cadunt, semper linea recta[1571]. На запятках этой кареты возвышался турок, подаренный ему князем Потемкиным после штурма Измаила и потому носивший имя этого города. Когда турок умер, маркиз де Бонне сочинил ему следующую эпитафию:

Этими Израилевыми дщерями были две очень красивые еврейки, которых принц де Линь прилежно посещал, но однажды внезапно покинул, послав им следующую записку: «Вы знаете, сударыни, что я всегда был одним из ваших самых усердных поклонников; у вас нет ни собак, ни детей, что сразу дало мне высокое представление о ваших достоинствах; но мои ноги отказываются взбираться по вашим лестницам. Прощайте, вы решительно последние, коих я обожал на четвертом этаже».

Однажды, когда в особняке Линя играли в эпитафии, господин де Бонне сочинил следующую, которая нас долго забавляла:

Маркиз де Бонне, умерший, кажется, пэром Франции, один из самых близких завсегдатаев особняка, был человеком очень высокого роста и самого что ни на есть холодного и сурового вида. Под этой пуританской оболочкой он скрывал живой и язвительный ум. Став набожным, он опубликовал «Взятие Аннонсиада»[1573] и другие столь же грандиозные мелкие грешки; это о нем принц де Линь говорил: «Вот и верь наружности; маркиз де Бонне женат и благочестив, а скроен как холостяк и безбожник».