Стало тепло и влажно. Несколько дней кряду шли дожди. А потом небо прояснилось, солнце начало пригревать, и когда в пятницу утром я пришел в мастерскую, то увидел во дворе Матильду Штосс. Она стояла с метлой под мышкой и с лицом впавшего в умиление бегемота.

— Что вы скажете на эту роскошь, господин Локамп? И ведь что ни год — снова и снова этакое чудо!

В изумлении я остановился. Старая слива около бензоколонки расцвела за одну ночь.

Всю зиму она стояла голая и кривая. Мы вешали на нее старые покрышки и насаживали на сучки канистры из-под масла для просушки. Это была просто удобная подставка для всего — от обтирочной ветоши до капотов. Еще несколько дней назад на сливе развевались наши застиранные синие комбинезоны, еще вчера ничего особенного не было заметно, и вдруг, за одну-единственную ночь, дерево, как по волшебству, преобразилось в сплошное розовато-белое мерцающее облако, облако из светлых цветов, словно на наш грязный двор ненароком залетел заблудившийся сонм бабочек…

— А уж запах какой, запах-то!.. — мечтательно произнесла Матильда и блаженно закатила глаза. — Потрясающий запах! Именно так пахнет ваш ром.

Я потянул носом, но никакого запаха рома не услышал. Впрочем, все было ясно.

— Пахнет скорее коньяком для клиентов, — заявил я.

— Видимо, вы простудились, господин Локамп! — энергично возразила она. — Или, может быть, у вас в носу полипы. Теперь полипы почти у всех. Но у старой Штосс нюх, как у гончей, можете не сомневаться. Пахнет именно ромом… выдержанным ромом…

— Хорошо, Матильда…

Я налил ей рюмку рома и затем подошел к бензоколонке. Юпп уже был здесь. Перед ним стояла ржавая консервная банка, в которую он вставил пучок веток в цвету.

— Это еще что? — удивился я.

— Это для дам, — пояснил Юпп. — Если какая-нибудь дама заправляется у нас, я ее премирую такой веточкой. Под это дело я сегодня залил в баки на девяносто литров больше обычного. Так что это дерево стоит золота. Не будь его у нас, надо было бы поставить вместо него бутафорию.

— А ведь ты, парень, настоящий делец.

Он усмехнулся. Лучи солнца просвечивали сквозь его уши, и они походили на рубиновые церковные витражи.

— Меня уже дважды сфотографировали, — доложил он. — На фоне дерева.

— Вон что! Ты еще станешь кинозвездой, — сказал я и направился к смотровой яме; оттуда, из-под «форда», как раз выбирался Ленц.

— Робби, — сказал он, — ты знаешь, о чем я подумал? Надо бы нам позаботиться о девушке этого Биндинга.

Я посмотрел на него.

— Как это понять?

— Точно так, как я сказал. А чего ты на меня уставился?