Элен знала, что сестра права, но не разделяла ее оптимизма.

– Быть может, скоро мы вернемся к нормальной жизни, – добавила Флоранс.

Элен подавила тягостные чувства. Флоранс и в этом была права. Но за возвращение уже пришлось заплатить чудовищно высокую цену. Элен понимала: нужно продолжить уборку, иначе она сорвется. С удвоенной энергией она стала подметать пол, после чего налила в ведро воды, взяла швабру и начала его мыть.

– Хватит возиться с уборкой, – остановила ее Флоранс. – Давай займемся чем-нибудь приятным. Чем-нибудь, поднимающим настроение, чтобы нам стало лучше.

– Уборка поднимает мне настроение, – возразила Элен, но отставила швабру. – У тебя есть предложения?

– Нет. Просто мне нужно чем-то заняться. Чем угодно. – Она посмотрела на Элен. – Знаешь, мне неловко испытывать облегчение, что эта жуть случилось в Тюле, а не у нас. Как ты думаешь, в этом стыдно признаваться?

– Нет. – Элен покачала головой. – У меня такие же чувства.

– А еще из-за этого облегчения я чувствую себя виноватой.

– Я тоже.

Вчера вечером Элен рассказала сестре о трагедии в Тюле. Сестра зажгла свечи и настояла на бдении в память обо всех казненных. Так они и просидели полночи. При всей своей чудовищной усталости Элен даже не помышляла о сне. Ей требовалось чем-то себя занять.

– Ты же знаешь, мы не можем пойти гулять. Лучше остаться дома.

– Но ведь они ушли, правда? Я про нацистов.

Элен тряхнула головой и продолжила мыть пол.

– Возможно. Но пока дома безопаснее.

– А ты не устала всегда делать то, что безопасно?

Элен задумалась.

– В общем-то, да. Устала. Когда все кончится, я хочу перемен в своей жизни.

– Каких?

– Пока не знаю.

– Я тоже.