Несколько верст до берега проделали под бодрящие прибаутки кормщика. Выдыхались на подъеме ледяных круч, догоняли карбас на спусках, мчали, разогнавшись, на ровных местах, норовя успеть до темноты. Еще от Бабьего острова, на котором летом селились женки-богомолки, показалось краем монастырское строение. С этих пор Палицын не спускал с него глаз. Это был уже не тот монастырь, который он знал когда-то давно и оборонял от случившихся в море свейских каперов, а совсем другой. Тот был беззащитен перед любым разбойным нападением, открыт нараспашку. Этот...

Когда Аверкий увидел его вблизи, у него захватило дух. Крепость вырастала из заснеженной земли слоями дикого валуна. Нижние слои составились из таких огромных камней, что можно было б сломать голову, гадая, какие великаны-волоты их поднимали, переносили и укладывали в основание стен. Прясла и три башни, обращенные к морю, уже подвели почти под самый верх — работные люди, звонко стуча лопатками, ровняли его кирпичной кладкой с бойницами.

— Нравится? — весело прозвучало над ухом застывшего в изумлении Палицына.

Нелепое слово, совсем не пригодное для боевых крепостей, как-то сразу улеглось в голове Аверкия рядом с этой ладно скроенной, могучей красотой, на которую хотелось смотреть и смотреть, впитывая в себя ее неколебимую силу и невозмутимую уверенность.

Поневоле он заулыбался.

— Нравится.

Вместе со всеми Палицын двинулся к приземистым воротам в боковом прясле, выложенном лишь до середины высоты. Навстречу из монастыря вышли двое монахов. Он не обратил на них внимания, но прозвучавший позади крик заставил обернуться.

— Трифон! Отче Трифон! Поди-ко, кличут тебя. Нужон ты там, на Корожной!..

Аверкий не веря глазам смотрел в спину дюжему чернецу, чей рост и широкая стать отличали его от всех.

— Трифон? — пораженный, повторил он.

— Трифон Кологривов, — объяснил послушник, — каменных дел мастер. С горододельцем Иваном Михайловым крепость ставит.

Пристав Кобылин подтолкнул медлившего Палицына к воротам. Пригнув голову, тот шагнул под низкий свод. И пока шагал через восьмиаршинную толщу стены, успел подумать: не крепостями Русь держится, верно сказано, а такими как печенгский Трифон, и кольский Феодорит, и Филипп соловецкий, и те, которые положили свои души на Печенге, и многие иные, наследующие от былых веков святость.

Проход в стене кончился. Здесь начинались иная жизнь и новая судьба...

Аверкия Палицына вскоре не стало.

Вместо него родился монах Авраамий.