– Давай, Клемми! – позвал он. Его желание уехать подальше было так же сильно, как ее желание остаться. Когда она всхлипнула, Илай смягчился, поцеловал ее, взял ее руки в свои, как будто в молитве. – Ну, пойдем же, – произнес он. – Ведь нас ждет новая жизнь. Нас троих.

Он шептал успокаивающие слова, пока она не продолжила путь. Вокруг были незнакомые дома, незнакомые лица, незнакомые поля. Тропинки, тенистые дорожки, деревья…. После того как они сели в дилижанс, незнакомые картины начали сменяться еще быстрей, стали еще тревожней. Клемми казалось, будто весь мир стал другим, и она не в силах была его понять. Она схватила руку Илая, но не из любви, а от страха.

Дилижанс был переполнен, и все вздохнули с облегчением, когда он покинул всхолмленную долину и упряжка коньков-кобов затрусила по более ровной дороге, неуклонно продвигаясь вперед. Мужчины с усами и в шляпах, некоторые в жилетках, видавших и лучшие дни, с пиджаками, перекинутыми через руку. Путешествующие от фермы к ферме сезонные работники в одних рубашках, от которых пахло потом и тяжелым трудом, с грязью на сапогах. Две женщины, верно сестры, так они походили одна на другую, в соломенных шляпках и батистовых платьях со старыми застиранными пятнами на подоле, предлагающие другим пассажирам полакомиться вишнями из лукошка, которое они прихватили с собой. Илай хмурился, глядя на их спутников, поэтому никто с ними не заговаривал. Клемми куталась в платок и была так напугана, что боялась даже смотреть на других пассажиров. Дневная жара была в самом разгаре, но, когда меняли лошадей в Грейт-Сомерфорде[81], беглянка высунула руки из-под натянутой на обручи полотняной крыши и выставила их на солнце, протянув к родным для нее краям, куда не могла попасть. Позже, когда Илай коснулся плеча Клемми, желая привлечь ее внимание, она вздрогнула. Он указал на появившиеся на горизонте церковные шпили, заводские трубы, высокие городские дома. Его лицо ожило.

– Все, мы почти на месте! Ты только подумай! А твои родители, наверно, даже не заметили, что ты пропала! – воскликнул он ликующе. Клемми кивнула, но не смогла заставить себя улыбнуться. – Не смей глядеть так испуганно, моя Клем. Я буду заботиться о тебе, и все будет хорошо. Обещаю. Ты ведь веришь мне, да? – спросил он, и она заставила себя снова кивнуть.

Мэтью, двоюродный брат Илая, не походил ни на одного из Таннеров. Он был коренаст, курнос и имел карие, а не голубые глаза. Влажные губы его были слишком полными, отчего казались опухшими, а жирные волосы являли собой копну мышиного цвета, которую давно следовало подстричь. Но у него была широкая улыбка, а то, что он редко смотрел на собеседника, говорило скорей о привычке глазеть по сторонам, чем о скрытности характера. Жена Мэтью, Полли, была беременна, и ее огромный живот походил на прибывающую луну. Она как могла помогала себе, поддерживая его сцепленными руками. Ей, наверное, исполнилось всего лет двадцать или около того, но ее лицо постарело от постоянных хлопот. Когда она впустила их в дом, у нее под ногами вертелась маленькая девчушка, ухватившаяся за юбку матери.