Очень медленно Иезекия вынимает руку из кармана. Он сжимает сложенный клочок бумаги с оторванным краем. Бумага сильно измялась и пожелтела от времени, но Дора знает, что это такое.
– Записка, – бормочет она.
Иезекия смотрит на сложенный обрывок бумаги, проводит грязным пальцем по пожелтевшему краю.
– «
То, с каким нажимом он произносит последние слова, немного сбивает Дору с толку. Она недоуменно смотрит на него.
– Какой черно-золотой ключ?
– Ты слышала, о чем я спросил!
Дора качает головой.
– Я не знаю. Замок в шкафу черно-золотой…
– Это не то. Я уже пробовал!
Дора ничего не говорит. Иезекия долго буравит ее взглядом.
– Эта записка написана для тебя. Хелен пишет, чтобы ты воспользовалась черно-золотым ключом. Она не сомневалась, ты поймешь, что она имела в виду.
Сердце гулко колотится в груди, Дора не понимает, чего он от нее добивается. Она оглядывается назад, на безжалостно связанную Лотти, потом смотрит на огромный пифос, на разбросанные по полу каменные обломки и мотает головой в полном замешательстве.
– Я не понимаю, – шепотом отвечает она.
Иезекия все так же пожирает ее глазами. Потом воздевает руку и держит перед своим лицом записку, словно молитвенник.
– Ладно. Если я не могу завладеть их сокровищем, то и ты не сможешь. В конце концов, у меня есть пифос. Представляешь, сколько денег я выручу за него!
Иезекия ухмыляется – от этой самодовольной ухмылки Дору подташнивает, но она не сразу понимает, что он намерен сделать. В следующее мгновение он хватает свечу и приближает пламя к уголку записки…
– Нет!
Огонь быстро охватывает бумагу, и Иезекия, наблюдая, как обугливается горящая записка, разражается маниакальным хохотом. А затем его смех становится все пронзительнее и пронзительнее, и Дора с ужасом осознает, что Иезекия уже не смеется, а визжит.