Жюль Лакур, у которого, как думал Нерваль, не осталось ни тестостерона, ни мышечного тонуса. Учителишка музыки. Больничный пациент, едва живой, свалившийся в проход вагона поезда. Дело не затянется. Нервалю было сорок пять – прекрасный возраст на пике сил и опыта; за спиной его стоял «Эйкорн» – могущественная, несокрушимая, ворочающая миллиардами долларов махина, агрегат без души и без разума, но зато обладающий тысячами адвокатов и множеством законов, которые годами целенаправленно варились по его рецептам в законодательных кухнях всего мира. Жюлю Лакуру не занять надежную позицию против союза этих сил. Однако профи ничего не принимают как данность, а Нерваль был истовым профи.

Жюль обладал опытом, на три десятка лет превышавшим опыт Нерваля, да и еще много чего имелось у него в запасе, и не в последнюю очередь – дух человека, который верил, что его наивысшая обязанность – умереть. Всю свою жизнь он прожил в альтернативном нравственном измерении: там, где день за днем любовь и верность закаляли душу, как сталь, способную противостоять уничтожению. За десять с лишним лет до рождения Нерваля, в летний зной и зимнюю стужу, Жюль уже был солдатом в горах северной Африки. С четырех лет у него выработался иммунитет к страху смерти. Он шел вперед, посвятив себя своему ребенку и жизни ребенка своего ребенка, и не существовало в мире преград, способных заставить его свернуть с пути.

С детских лет он боролся с Богом в споре, который превзошел надобность молиться или вопрошать. Он очень сильно любил и почти ничего не боялся, всегда глядя прямо в лицо превосходящей силе, ее высокомерию, ее самодовольству, и внутреннее противостояние питало само себя, росло и крепло.

Все несколько дней до появления Нерваля Жюль усиленно штудировал медицину. Это было нетрудно, поскольку он запланировал встречу таким образом, что руководить ею будет он, а не Нерваль, который и не подозревал о заблаговременной подготовке Жюля. Так что, когда Клод взнервленно объявил о приходе Нерваля, Жюль обрадовался, хоть это и значило минус очередные двадцать долларов.

Нерваль был поджар, темноволос, у него оказались резко очерченные скулы, сверкающие глаза и кривоватый рот, напоминающий полуухмылку хеллоуинской тыквы. Лицевые мускулы Нерваля при виде Жюля напряглись, и выражение лица его сообщило: «Я вижу тебя насквозь. Я обличаю тебя, и тебе не отвертеться!» Впечатление усиливал нервный тик, из-за которого, хотя он и не походил ни на болезнь Паркинсона, ни на какую другую хворь, почти непрерывно, словно поплавок на воде, голова Нерваля коротко подергивалась на шее. Влево-вправо. Вправо-влево. Ad infinitum[61]. Он нелюбезно отверг предложение что-нибудь съесть или выпить, вместо этого уселся против Жюля в кабинете Шимански и без излишних проявлений человеческого любопытства, которое должно было заставить его восхититься окружающей обстановкой или хотя бы заметить ее, перешел непосредственно к делу.