– Во всей Франции и во всем мире.

– У нас очень широкие сети.

– Как это мило – иметь широкие сети.

– Вы выезжали за границу в последние десять лет?

– Осенью я был в Америке.

– Мы не можем расследовать там без решения суда – и французского, и американского, которое мы можем получить и непременно получим.

– Вам нет необходимости делать это. Я подпишу любое разрешение, – сказал Жюль, резко делая кульбит от противостояния к всеохватывающему сотрудничеству.

Нерваль был поражен:

– Подпишете?

– Конечно, чтобы ускорить ваше расследование. Что еще я могу для вас сделать?

– Вы можете объяснить, как вы сделали то, что сделали.

– Диагноз?

Нерваль кивнул. Теперь он был бараном, а Жюль – стригалем.

– С легкостью, – сказал Жюль, радуясь, впрочем внешне не проявляя никаких признаков радости, что медицинский вопрос отвлек Нерваля от трастового счета, который Жюль использовал для подтверждения финансовой состоятельности.

Ему нужно было продержаться только до первого августа, втравив Нерваля в плаще тореадора в запутанную медицинскую ситуацию, которая сильно попахивала аферой, потому что именно ею она и была.

– Хорошо. Итак?

– Уинстон Черчилль.

– Уинстон Черчилль?

– Именно! Подобно большинству гениев, он был равнодушен к тому, что его не интересовало. Хорошие ученики подобны хорошим собакам. Они могут выполнить апорт, который бросит их учитель. Черчилль не был создан носить апорт. Таков был, по его собственному выражению, «чертов Уинстон Черчилль».

– И как же это связано с…