– Ой, солдатушки-братишки! Родненькие! – подскочила Дада в своем полувоенном ватнике. – Родные вы мои. Я тоже сибирячка. А тут моя мама покоится. Так получилось. Вот, попросила перезахоронить по-человечески.

– А ты-то как сюда попала? – задали ей вопрос.

– Вот так! Судьба! Замуж вышла… А моя мама – заслуженная артистка.

– А откуда ты из Сибири? Сибирь-то большая.

– Из Новосибирска. Новосибирское военно-медицинское училище окончила. Так по распределению сюда и попала.

– А, ну ладно… Может, помочь?

– Нет-нет, спасибо, родные!

Когда копоть и рёв бронетехники исчезли, товарищ, точнее мулла, у Тоты спросил на чеченском:

– А это кто? Жена? А там, – он показал на могилу, – кто?

– Там моя мама, – ответил Тота.

– И моя тоже, – по-чеченски сказала Дада.

– Я совсем запутался, – произнёс мулла. – Но она нас выручила. Могло быть по-всякому… Надо торопиться, а то вдруг другие нагрянут…

Мать была небольшого роста. С возрастом стала совсем маленькой. А тут, после взрыва, – два пакета. Наспех чуть-чуть зарыты.

– А сколько здесь, в Грозном, даже так не захороненных трупов? – сокрушался мулла.

Даду отправили домой. А Тота и мулла с пакетами двинулись к стоянке такси.

Весь в грязи, промокший и усталый, Тота вернулся домой очень поздно. Было уже темно. Дети спали.

– Что случилось? – суетилась Дада. – Так задержались. Комендантский час.

– Всё нормально… Ездил чурт[20] покупать. Ждали мастера, чтобы имя на камне высек. Не дождались…

– Вы, наверное, голодные, устали. Промокли насквозь.

– Да, столько грязи принёс.