Взад и вперед ходила она каждое утро вдоль реки, снова весна была на подходе — глупая, глупая весна, раскрывавшая свои крохотные почки; и вот какую мысль Оливия не могла вынести — как она в течение многих-многих лет начинала чувствовать себя от этого счастливой. Она и представить себе не могла, что когда-нибудь станет нечувствительна к красоте материального мира, мира природы, но вот поди ж ты. Река сверкала под встающим солнцем так ярко, что пришлось надеть темные очки.

За небольшим поворотом тропы — та самая каменная скамья. На скамье сидел Джек Кеннисон, глядя, как приближается Оливия.

— Привет, — сказала Оливия. — Делаем новую попытку?

— Пришли результаты всех анализов, — сообщил Джек и пожал плечами. — Ничего плохого у меня не нашли. Так что, думаю, я снова на коне, как говорится. Да, я делаю новую попытку.

— Восхитительно. Вы идете вперед или уже назад?

Мысль, что придется идти с ним две мили туда, а потом — три мили обратно, лишила Оливию мужества.

— Иду. Иду назад.

Она не заметила на парковке его красной сверкающей машины, когда выходила в путь.

— Вы на машине приехали? — спросила Оливия.

— Ну разумеется. Летать я пока еще не научился.

Темных очков на нем не было, и она видела, что он пытается вглядеться в ее глаза. Она не стала снимать очки.

— Я шучу, — сказал он.

— Я понимаю, — в тон ему ответила она. — Так летите, так летите, улетайте же домой.

Раскрытой ладонью он пошлепал по камню, на котором сидел.

— А вы не отдыхаете?

— Не-а. Просто иду не останавливаясь.

Он кивнул:

— Тогда ладно. Хорошей вам прогулки.

Оливия двинулась было мимо, потом приостановилась и обернулась:

— Вы хорошо себя чувствуете? Вы сели, потому что устали?