– Он это писал? – вскричала Аиха и побледнела больше прежнего.

– Да, вот его письмо, но прежде всего он просит у нас прощения за свой поступок. Он вполне уверен, что мы согласимся с его мнением и принесем в жертву все, что имеем самого драгоценного.

– Это его слова? – повторила с ужасом Аиха.

– Посмотри, вот его последние строки: «Спасем своих братьев или умрем».

Аиха дрожащей рукой взяла письмо и стала читать.

– Что с тобой? – спросил Иесид, заметив смертельную бледность ее лица.

– Оставь мне это письмо, братец, – сказала она, пряча письмо отца на грудь, и потом продолжала: – а… нам нельзя быть здесь… необходимо ехать… приготовь карету к вечеру. Отец, верно, желает взглянуть на дочь… ты отвезешь меня к нему сегодня.

Иесид вышел, но, оглянувшись, увидел, что Аиха зашаталась.

– Я испугал тебя, сестрица, – сказал он заботливо, подходя к ней. – Я сообщил тебе горькие вести. Но успокойся, отец, быть может, сумеет отвратить опасности.

– Нет, это будет стоить ему жизни! – возразила Аиха, потом, оправившись от своего волнения, она сказала: – Да… может быть!.. Я надеюсь, что враги не решатся губить наших братьев. Пикильо призван в палаты инквизиции. Он скажет, что там определено… Может быть, сегодня же ты поедешь к отцу с известием от короля, что он и его министр отказались навсегда от своих жестоких намерений.

Последние слова произнесены были с такой видимой тягостью, что Иесид вскричал:

– Ты скрываешь, сестра, свои страдания.

– Нет, ничего!.. В котором часу ты поедешь?

– Часов в одиннадцать.

– Хорошо, я буду готова. Пусть карета ждет меня, только не здесь… я не хочу возвращаться в этот дом.

– Почему же так?

– Узнаешь после. Пусть она дожидается меня у дворца, у маленького подъезда, на половине королевы… Ты знаешь?

Иесид вздрогнул.

– Знаю, – сказал он. – Но зачем же там?

– Затем, что никто не увидит нашего отъезда… и еще потому что… но я скажу после!