Это был ночной поезд. Более пятнадцати часов в пути.

Влади с тем же восхищением обнаружила бархатную обивку и ковры в вагонах, лампы с абажурами. И молодого контролера. У этого не было польских корней, но он все же оказался весьма недурен собой, этот юноша. Полю пришлось быть переводчиком. Будто он говорил по-польски!

– Влади, я пред…ставляю тебе Фран…суа. Про… простите, как вас?..

– Кесслер.

Влади хихикнула.

– Ich bin Polnisch[44], – произнесла она.

– Ich bin Elsässer![45] – вскричал Франсуа.

– Na dann, ich denke wir können uns etwas näher austauschen…[46]

До обеда Мадлен не появилась. В вагоне-ресторане она нашла столик Поля, устроилась за соседним, и они незаметно обменялись тайными жестами, это было очень забавно.

Поль посмотрел ей прямо в глаза и улыбнулся, заказывая у официанта:

– По…жалуйста, один п…портвейн.

И прочитал на губах своей позабавленной матери: дрянной мальчишка!

Это его сразу же смутило и перебило аппетит.

Так что Влади пришлось заглотить двойную порцию супа, пулярки с мелким луком, сыра и норвежского омлета с творогом и копченой семгой, ей все было нипочем. Молодой контролер все ходил и ходил мимо. Голова Поля раскачивалась, когда Влади несла его на руках в купе, но не следовало спать до прибытия на границу. Чтобы он не уснул, она начала болтать, Поль рассеянно слушал ее, ему не терпелось заснуть.

Наконец доехали до Форбаха.

Кресло спустили на перрон, где царила страшная суматоха: путешественники, полиция, служащие железной дороги. Таможенник нечасто видел таких детей, как этот мальчик, казавшийся очень высоким при очень коротких ногах, это, наверное, следствие болезни или инвалидного кресла.

Поль Перикур и Владислава Амброзевич. Он проштамповал их паспорта. Они вернулись в поезд, таможенники проверяли багаж, просили открыть чемоданы. Поля не попросили привстать, чтобы посмотреть, на чем он сидит, а то обнаружили бы две увесистые папки в картонных обложках.

Мадлен тоже прошла таможню. Госпожа Леонс Жубер.