Мы некоторое время молчим, погрузившись в разные воспоминания. И в сумраке кухни я пораженно осознаю, насколько изменились мои чувства. Боль словно притупилась, поутихла. Может, так на меня действуют сумерки или щенок на коленях. Может, это затишье временное, а может, и нет. Может, подобные разговоры смягчают болезненную тему, сглаживают ее резкие углы, притупляют острые как лезвие края.
Может, именно так время волшебным образом лечит. А может, никакого волшебства в этом вовсе и нет. Может, завтра все будет по-старому.
Вот так: пуф!
Но не сейчас. Пока еще нет.
– Эй, – зову я, и Везунчик поднимает голову. – Я знаю, что тебе очень тяжело об этом говорить…
– Да, – соглашается дядя Джейк, прежде чем я успеваю закончить.
– И мне тоже такие разговоры даются нелегко…
– Да, – повторяет он.
– И если честно, я даже не знаю, хочу ли этого…
– Да.
– Но мне могут помочь разговоры с тобой о родителях. Поэтому, если ты не против…
– Да, – кивает дядя Джейк. Его веки покраснели, и он выглядит страшно уставшим, но улыбается. – Ты права. Я знаю, что права.
– И может, нам будет не так сложно начинать их, если мы перестанем считать их Разговорами с заглавной буквы «Р»? – продолжаю я, внимательно наблюдая за ним. – Может, будет легче, если мы для начала низведем их до строчной буквы? Во всяком случае, пока.
Дядя Джейк задумывается.
– Это может сработать.
– Но?
Он показывает на стоящую в центре стола пиалу с чипсами:
– Шоколад хоть оставим для разговоров?
– Ну уж его я как-нибудь переживу, – отвечаю я.