В следующий раз навещая отца Лансинга – ему полюбилось заглядывать к нему после ужина, – он рассказал об этом случае.

– Он так отчаянно несчастен. Когда он сказал, что хочет умереть, я смог понять почему.

– Да.

– И хотя я вижу, насколько самоотверженна Нора, порой мне кажется, что она не права.

– Одно другому не мешает. – Отец Лансинг набивал свою маленькую черную трубку.

– Я могу понять, почему он не хочет верить в Бога.

– Я тоже.

– Нора верит. Однажды она сказала мне: ничто не утешает ее лучше, чем разговоры с Богом.

Последовала короткая пауза.

– Знаете, разговоры – это хорошо, но если уж речь о Боге, пожалуй, важнее слушать. – Он раскурил трубку. – Отчасти для этого и существует молитва. Чтобы дать понять, что ты готов слушать. – И он задумчиво добавил: – Людей часто называют самоотверженными, когда они делают то, чего нам самим делать не хочется. Быть самоотверженным – состояние высшего уровня. Большинство людей способны продержаться в нем лишь несколько минут подряд.

– Что я могу сделать для них?

– Вы их любите?

Он задумался.

– Нет, не думаю. Мне просто их ужасно жаль.

– Постарайтесь полюбить их. Тогда вы будете гораздо лучше представлять, что делать.

К тому времени как состоялся этот разговор, он уже довольно хорошо знал отца Лансинга. Священник приезжал причащать некоторых подопечных Норы, среди них один или два человека могли посещать церковь, и вскоре после прибытия Кристофера Нора поручила ему возить их. В школе он прошел конфирмацию, но в церковь не ходил – кроме одного раза, в Суссексе, – с тех пор, как закончилась его учеба. По прошествии нескольких недель отец Лансинг вдруг пригласил его на чай, и он пришел. Священник жил в большом сыром доме с маленькой молчаливой экономкой, похожей на бесплотный призрак, как ему показалось, тем более что говорила она, а это случалось редко, тихим свистящим шепотом. Отец Лансинг трудился не покладая рук: Кристофер не сразу понял, что для чаепития, на которое его пригласили, едва удалось выкроить время между приходскими обязанностями, и не удосужился задуматься, зачем его позвали; он наивно полагал, что священнику, должно быть, тоскливо и одиноко, но постепенно догадался, что совсем не в этом дело: когда отец Лансинг не проводил церковные службы, он навещал прихожан и посещал различные собрания; он любил детей и музыку, тратил немало сил на свой хор и помогал местной начальной школе с организацией экскурсий и праздников. Он был приверженцем высокой англиканской церкви, кое-кто из деревенских недолюбливал его и ездил по воскресеньям в другой храм, однако его церковь и без того была отрадно полна прихожан, которых священник исповедовал дважды в неделю. Когда Кристофер впервые приехал к нему, отец Лансинг спросил, что привело его во Френшем, и он объяснил, что после смерти Оливера чувствует себя никчемным и хочет приносить кому-нибудь пользу. Во время этих разговоров священник неизменно поощрял его рассказы о себе, и довольно скоро ему стало казаться, что отец Лансинг знает о нем больше, чем кто-либо, а чуть позже – больше, чем он сам знает о себе.