— Говорите, рабочие митинги — нарушение национального единства? — сказал он однажды Борну. — Так ведь мы его тоже нарушаем, дорогой мой. — К тому времени, да будет замечено, уже можно было говорить о рабочих митингах во множественном числе, потому что за две недели, протекшие после сходки на Виткове, рабочие успели созвать еще один многочисленный митинг на Гомолке под Пльзенью. — Да, да, как ни вертись, господин патриот, а ведь мы это единство тоже нарушаем, потому что неверно ты утверждаешь, будто на наших собраниях говорилось только о таких вопросах, которые касаются интересов всей нации. О чем шла речь, например, на митингах на Ржипе или на Высокой? О новом налоге на имущество, если меня не обманывает память. А это интересует одних только имущих людей, если только я еще не свихнулся. Спроси-ка вот Пецольда, что он думает о налоге на имущество, и он тебе ответит, что ему до этого налога дела нет, потому что не владеет он никаким имуществом. Вы говорите о налогах на имущество, они — о заработной плате, всяк о том, что у него болит.

Борн стал возражать, что против новых налогов протестовали не из эгоистических интересов пострадавших, а из высшего общего интереса. Дело в том, что эти налоги предписаны венским парламентом без ведома сейма Королевства Чешского, который единственно имеет право облагать нас новыми налогами; и мы протестовали прежде всего против позорного урезывания наших политических прав, против того, что Вена распоряжается нами без нас, а это такое дело, которое не только может, но и должно бы интересовать человека вроде Пецольда, если только он претендует на то, чтобы его считали полноправным гражданином славного чешского народа.

— Кстати, о чешском сейме, — заметил другой красноречивый господин, — не знаю, право, о чем говорилось на этой самой Жижковой горе, пожалуй, что и ни о чем, но я читал их программу, и там буквально написано, что они будут добиваться представительства рабочего класса в сейме. Этого, господа, я не стал бы на вашем месте недооценивать. Вы понимаете, что это значит? Это значит, что Пецольды не желают больше играть пассивной роли в политике, как было до сих пор, что они требуют слова и хотят участвовать в решении общественных дел. Я думаю, что не ошибусь, назвав дату водворения первого рабочего в политическое отделение Новоместской тюрьмы исторической датой…

В своих спорах они так часто употребляли фамилию Пецольда, что она стала отвлеченным понятием, символом; о Пецольде дискутировали, не давая себе труда даже взглянуть на него, и Пецольд, слушая их, думал с гневом и горечью; да хоть бы черт зашил вам рты, мужики, только и слышишь «Пецольд, Пецольд», а вот с чего Пецольду жить, когда его Недобыл выгонит, это вам — тьфу!