— Что-нибудь с Борном случилось? Или с Мишей? — спросила Валентина, когда Лиза, едва сдерживая слезы, жалким подобием улыбки благодарила стариков, наперебой старавшихся услужить ей.

— Борн вернулся, — шепотом ответила она Валентине. — Нет, спасибо, вы слишком любезны, у меня совсем сухие ноги, — обратилась она к батюшке, который усиливался переобуть ее в домашние туфли.

Потом, смаргивая слезы, она принялась отговаривать матушку, которая во что бы то ни стало хотела кинуть на сковородку для гостьи кусок сала и пару свежих яичек, — а сама жалостным взглядом просила Валентину выручить ее, дать поговорить с ней с глазу на глаз.

— Ну хоть кофе-то выпейте. — И матушка поставила перед Лизой дымящуюся чашку.

— А может, капельку сливовицы? — спросил отец. — Знавал я дамочек в Праге, они от хорошего глотка не отказывались, не то что у нас. Да что такое с вами случилось?

Вопрос был задан так, что Лиза, окончательно потеряв власть над собой, разрыдалась.

— Да ну, с супругом повздорила, уж это известно у нее, — сказала Валентина, стремясь спасти положение; она встала, зажгла свечку и поманила Лизу в соседнюю комнату. — Сами знаете, милые бранятся — только тешатся, — прибавила она, подмигнув матушке.

Лиза, подавляя плач, обошла Мартина, глядевшего на нее волком, и бочком, как бы желая сделаться как можно тоньше, проскользнула в спальню, где было приготовлено супружеское ложе для Мартина и Валентины.

— Как ты себя ведешь, скажи на милость? — накинулась на Лизу Валентина, едва закрыв за собой дверь. — Коли уж чего натворила — а вижу, так оно и есть, — неужели надо всем показывать? Ну, не реви да рассказывай. Стало быть, Борн вернулся, и что дальше?

Лиза опустилась на краешек кровати, по-деревенски пахнущей майораном и немножко плесенью, оперлась на расписную деревянную спинку.

— Да я и не разговаривала с Борном, — прошептала она.

Постепенно, подстегиваемая грубоватой воркотней Валентины, которой приходилось клещами вытаскивать каждое слово, Лиза поведала о несчастье, постигшем ее сегодня, об ужасе, пережитом ею, что и побудило ее, не размышляя, надеть шляпку, схватить муфту и бежать к ближайшей бирже извозчиков, чтобы прямиком помчаться на Сеноважную площадь; она думала, что скорее застанет Валентину там, а не дома, на Жемчужной улице. И когда ей сказали, что пани-мама уехала в Рокицаны, Лиза, не колеблясь, отправилась на Смиховский вокзал. И вот она тут вся как есть, со своей бедой, со своим отчаянием, и просит Валентину помочь, посоветовать или что-нибудь с ней сделать, что угодно, а ей уже все равно, и она не знает, как быть.