— Ну, вставай, простудишься еще, — сказала Валентина, отталкивая Лизину голову; на левом колене она чувствовала, как платье ее намокло от слез падчерицы. — И не реви, ладно, поеду с тобой, ты того не заслужила, да что ж остается-то? Не умеешь сама стирать свое грязное белье, плохо, ох, как плохо, что я тебя не приучила. Ну, не бойся, не отчаивайся, все еще можно поправить, насколько я Борна знаю, он скандала больше тюрьмы боится. Соберись-ка с мыслями! Или, думаешь, Борн так и подписал бы твой дневник, кабы хотел довести дело до крайности? Нет, моя милая, он подписывать бы не стал, а взял бы да запер его в сейф, чтоб иметь под рукой доказательство неверности. Высморкайся, да пойдем к старикам, не то подумают, бог весть что случилось.

— Когда мы поедем, маменька? — спросила Лиза.

— Ближайшим поездом, — ответила Валентина. — Чтоб поскорее отделаться.

Ближайший поезд уходил рано утром. После беспокойного и недолгого сна Валентина встала осторожно и тихо, как мышка, оделась в темноте и, прежде чем выйти из спальни, перекрестила лоб крепко спавшего Мартина. За окном было темно, призрачно белели сугробы. Лиза, ночевавшая в столовой, стояла уже одетая у окна, бледная, и дрожала мелкой дрожью. В комнате осторожно, беззвучно суетилась матушка Недобылова в очках в деревянной оправе, спущенных к самому кончику носа, — топила печь, подогревала кофе. Пахло свежими, ароматными буковыми поленьями. Старый Недобыл, столь же ранняя пташка, как и матушка, уже размел дорожку к переезду через речку и теперь ладил санки, чтоб отвезти обеих женщин на вокзал. Не имея лошадей, он впряг в сани корову.

— Я обязательно вернусь еще сегодня к вечеру, — сказала Валентина матушке, садясь после завтрака в сани.

«Еще сегодня вернется!» — подумала старушка, припоминая те времена, когда Леопольд Недобыл в такие же вот ранние часы отправлялся, бывало, в Прагу, а возвращался только через пять дней. Нет, все-таки есть и выгода во всех этих новых придумках, рассуждала про себя старая Недобылова, ничего не скажешь!

Тем не менее такое немыслимое, невероятное ускорение езды до столицы не ослабило уважения матушки к дальнему пути. И хотя Валентине предстояло вернуться всего через несколько часов, матушка долго стояла в воротах, махая им вслед, пока сани с обеими пассажирками, удаляющиеся медленно и степенно, совсем не скрылись в темноте.

Вернется к вечеру, думала матушка. И опять вечером будем мы толковать о том, как назвать внучонка, — может ведь родиться и девочка. Надо бы, чтобы родилась девочка, чтоб золотой чепец и монисто из монет сохранилось в семье. Чтоб было кому носить их после меня…