Несмотря на медленность и стройный порядок, движение корпуса Сульта все-таки было отступлением. «Дело, кажется, поворачивается плохо, – проворчал из рядов какой-то старый солдат и, обращаясь к проезжавшему мимо адъютанту, сказал: – Молодой человек, не всегда приходится идти только вперед, вы скоро узнаете, что такое отступление, а может быть, и бегство…»[757]

Около полудня Савари примчался в штаб императора, расположившийся на небольшом постоялом дворе под названием Кандия в 7 км к востоку от Брюнна. Адъютант доложил о своем свидании с царем и о том, что Долгоруков ожидает встречи у первого французского поста. «Его желание заключить мир было таково, – рассказывает Савари, – что, не дав мне договорить, он вскочил на коня и помчался к передовому посту с такой скоростью, что взвод эскорта с трудом поспевал»[758].

«Я увидел, как из какой-то канавы навстречу мне вылез маленький человечек, очень грязный и чрезвычайно смешно одетый», – будет рассказывать со смехом о своем рандеву с императором князь Долгоруков в штабе союзников. Он также скажет, что «был очень удивлен, когда ему заявили, что это Наполеон»[759].

Неизвестно, о какой канаве говорил Долгоруков, но что совершенно очевидно, это вызывающий тон, каким молодой адъютант стал беседовать с Наполеоном. «Во время разговора, каждое слово которого мы прекрасно слышали, – вспоминал Сегюр, – император держался спокойно и сдержанно, а Долгоруков, напротив, вел себя с такой надменностью и развязностью, что это могло бы нас разозлить, если бы не вызывало чувство жалости, настолько подобное поведение было смешным и неуместным».

Действительно, как ни старался сдержать себя император, он в конечном итоге взорвался. Князь высокомерно заявил, что мир возможен только в том случае, если Наполеон немедленно откажется от Итальянского королевства, от левого берега Рейна и Бельгии, и добавил, что французской армии, так и быть, дадут уйти подобру-поздорову, если она тотчас же эвакуирует Вену и «наследственные владения» Австрийской монархии.

«Уходите! Уходите, сударь, – воскликнул император, – уходите и скажите вашему хозяину, что у меня нет привычки позволять оскорблять себя подобным образом, уходите сейчас же!»

Вернувшись к своей свите, Наполеон нервным жестом несколько раз стукнул по земле хлыстом и произнес в сердцах: «Италия! Они хотят Италию!.. А что же бы они сделали с Францией, если бы я был разбит? Ну что ж, раз они очень хотят, я умываю руки. И с Божьей помощью, через 48 часов я дам им суровый урок»[760].

«Произнося эти фразы, – вспоминал Савари, – он пешком дошел до первого пехотного поста нашей армии. Это был отряд карабинеров 17-го легкого полка. Император, продолжая раздраженно говорить, стучал хлыстом по комкам земли, лежавшим вдоль дороги. Часовой, старый солдат, слушая его, спокойно набивал свою трубку, держа ружье между ног. Наполеон подошел к нему и воскликнул: “Эти люди считают, что нас осталось только слопать!” Старый солдат, невозмутимо ответил: “Да ну! Пусть попробуют – мы встанем им поперек глотки”… Эта забавная фраза заставила императора рассмеяться. К нему вернулось хорошее расположение духа, он вскочил на коня и поскакал в штаб-квартиру…»[761]