Долгоруков привез в штаб союзников известие о том, что «Буонапарте» трепещет. Он рассказал также, что видел, как повсюду французы в страхе окапываются. «Наш успех несомненный, – говорил он, – стоит только идти вперед, и неприятели отступят, как отступили они от Вишау»[762]. Казалось, действительно, все подтверждало правоту молодых советников Александра. «Французские аванпосты имели такой вид, что они в растерянности и смущены, – вспоминал князь Чарторыйский, прибывший вместе с Александром к армии. – Это поддерживало иллюзии. Постоянно с наших передовых линий приходили рапорты, которые говорили о скором отступлении французской армии. В результате уже думали не столько о настоящем моменте, сколько о будущем, не о том, как разбить неприятеля, а о том, как не дать уйти французской армии и нанести Наполеону смертельный удар»[763].

На следующий день, 30 ноября, Наполеон уже не сомневался – он не будет отступать, а даст генеральное сражение. Войска, на которые он рассчитывал, подходили со всех сторон. Дивизия Фриана из корпуса Даву выступила из Вены 29 ноября в девять часов вечера и прибыла 30 ноября в десять часов вечера в Никольсбург, пройдя за сутки 70 км. Отдохнув несколько часов ночью, она снова двинулась вперед и 1 декабря была уже поблизости от Брюнна, пройдя еще 45 км. Таким образом, солдаты Фриана меньше чем за двое суток прошли 115 км почти без отдыха! Корпус Бернадотта подошел вечером 30-го числа к окрестностям Брюнна. Драгунские дивизии также были поблизости.

В то время пока французские солдаты, превозмогая усталость и лишения, шли форсированными маршами, союзники с какой-то удивительной неторопливостью продвигались вперед. 30 ноября колонны русско-австрийских войск прошли… около 10 км! В этот день они упустили свой последний шанс атаковать Наполеона до подхода ожидаемых им подкреплений. Вполне понятно, что союзная конница, которая могла за час преодолеть расстояние до неприятеля, просто томилась от безделья и весь день 30 ноября казачьи сотни и эскадроны русских и австрийских гусар маневрировали на пространстве, отделяющем враждующие армии. Со своей стороны, французская кавалерия перешла ручей Гольдбах и также развернулась на широкой равнине. То там, то сям завязывались небольшие конные стычки, французы большей частью уклонялись от боя, укрепляя союзное командование в его самоуверенном настроении.

Император также был весь день в седле. «В течение 30 ноября, – сообщает официальная реляция, – он объезжал холмы и долины между Ауэздом, Праценом и Гиршковицем. Он продвинулся так далеко вперед с небольшой свитой, что казаки напали на взвод его эскорта под командованием Домениля»[764]. Император посетил также позиции пехоты на крайнем левом фланге. Здесь, между деревней Бозениц[765] и Брюннским шоссе, возвышается странного вида холм – Бозеницберг. Он похож на кулич, поставленный посреди стола. Небольшого размера, но высокий, с крутыми склонами и почти плоский сверху. Этот холм, на котором стоит небольшая часовня, французы сразу окрестили Сантон. В рядах французских полков было немало ветеранов египетского похода, и им пришло в голову это название, потому что в Египте Сантонами назывались подобные холмы с могилами святых, часто увенчанные небольшими минаретами. Бозеницберг, на вершине которого возвышалась часовня, очень походил на подобные холмы. Так возвышенность с немецким названием превратилась в лексиконе французских солдат, а затем и в исторической литературе в Сантон.