«Хотя раненый и промокший, я поднялся и закричал: “К оружию!” – рассказывал лейтенант Дюпэн из 4-го линейного, который, подобно сотням солдат, лежал на земле, чтобы избежать ударов русских палашей, – по этому крику, тысячу раз повторенному, все, кто могли, встали и бросились помогать гренадерам и мамелюкам. Невозможно вообразить, насколько отчаянной была эта схватка и эта резня»[870].

Бой был яростный, но короткий, и вот уже опрокинутые, рассеянные лейб-гусары и конногвардейцы понеслись карьером, преследуемые стремительной волной французских кавалеристов. Эскадроны Раппа с ходу бросились на все, что им попадалось по пути: рубили, кололи, опрокидывали, брали в плен…

«Эта атака кавалерии Императорской Гвардии, – сказал Наполеон, – одна из самых прекрасных, которые когда-либо имели место, и делает честь равным образом и командиру, который ею руководил, и отборным войскам, которые ее исполнили. Какова бы ни была сила линий неприятеля, вставших на их пути, будь то кавалерия, будь то пехота, – ничто не смогло устоять под страшным ударом, все было опрокинуто»[871].

Отброшенные этим ударом русские гвардейские части начали отход кто в порядке, кто в беспорядке. «С этой минуты положение гвардии сделалось крайне затруднительным, – повествует История лейб-гвардии Гусарского полка. – Ровная местность нигде не представляла выгодной позиции, между тем, топкий ручей и ужасная грязь препятствовали движению войск… До переправы оставалось версты полторы. Неприятельские силы, с каждою минутою возраставшие числом, не давали нам ни минуты отдыха, а напротив, немедленно бросались в атаку, лишь только замечали, что мы останавливаемся…»[872]

Стрелки из дивизии Друэ поддержали атаку Раппа. Продвигаясь вслед за гвардейскими эскадронами, своим точным огнем они наносили большие потери отступавшим русским пехотным частям. Особенно сильно пострадали семеновцы. Судя по всему, мамелюкам и конным егерям удалось врубиться в каре лейб-батальона Семеновского полка. Каре не было опрокинуто, но превратилось в бесформенную толпу, которая отчаянно отбивалась от наседающих французских всадников. В яростном бою вахмистр мамелюков Антуан Роне захватил одно из знамен батальона[873].

В этот момент с противоположной стороны речки к плотине подходил второй эшелон русской гвардии. Впереди шли пять эскадронов кавалергардов и две сотни лейб-казаков. Эскадроны лучшего в России конного полка были не только в полном составе – на пять эскадронов приходилось 800 человек (!), – но и к тому же он был необычайным образом облачен в самую полную парадную форму, которая только существовала. Князь Репнин, исполнявший в этот день обязанности командира полка, вспоминал, что с утра они выступили, столь мало помышляя о битве, что «Кавалергардскому полку было приказано готовиться к инспекторскому смотру», и потому «начали чиститься, одеваться, пудриться, приделывать чепраки, вновь привезенные из Петербурга»[874].