Да, народ тогда распоясался… Шоссе Энтузиастов вообще стало местом апокалипсиса. Памятная сцена: навстречу бегущим людям и машинам гонят огромное стадо животных на мясокомбинат. Все сталкиваются. Крики, ругань, визг свиней, мычание коров. Какие-то люди то там, то здесь останавливают направляющиеся к шоссе машины. Стаскивают едущих, бьют их, сбрасывают вещи, швыряют их по земле. Раздаются возгласы «Бей евреев!»…
Пришлось прекращать панику чисто репрессивными мерами. За период с 20 октября по 2 ноября 1941 года, как доложил ему комендант гарнизона Москвы генерал-майор Синилов, было расстреляно: на месте — 7 человек, по приговорам военных трибуналов — 98. И осуждено к тюремному заключению — 602 человека.
С 27 октября начал действовать созданный на базе городского и районных судов военный трибунал. К 1 декабря он рассмотрел дела 3528 обвиняемых, 3338 из них были осуждены.
Ну и коммунистам пришлось разбираться со своими трусами и паникерами. При Московском горкоме они создали специальную комиссию, которая выявляла недостойных. 950 человек исключили из партии за трусость, мародерство, бегство и уничтожение партийных документов. Исключали, а потом предавали суду, как, например, директора 1-го ордена Ленина Московского медицинского института В.В. Парина. Он бежал из города, изъяв из кассы 78 тысяч рублей и оставив без руководства сам институт и госпиталь с двумястами ранеными…
* * *
Ну, так вот. В тот день, несмотря на все происходившее, Лаврентий все-таки добрался к Хозяину на дачу. Тут, конечно, не все было как всегда. Первым, кого он встретил во дворе, был командир 81-й дальнебомбардировочной авиационной дивизии Голованов. Сухощавый, молодцеватый тридцатишестилетний генерал только что вышел из дверей. И направился к своей машине. Берия знал, что Голованов, предложивший в свое время бомбить Берлин, был ныне любимцем Иосифа Виссарионовича. Он окликнул генерала, чтобы расспросить о настроении Кобы. Тот подошел, они перекинулись несколькими фразами.
— Ну как? — спросил Берия.
— За эти дни он страшно осунулся, — сказал Голованов. — Таким Сталина мне видеть не доводилось еще никогда. Он мне сегодня сказал: «У нас большая беда! Большое горе! Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий. Что будем делать? Что будем делать?» И так посмотрел на меня. А на лице у него в глазах такая душевная мука… Потом пришел Шапошников. И он справился. Сильно переживает. Сильно…