Светлый фон

2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспортов с 12 часов ночи до 5 часов утра, за исключением лиц, имеющих специальные пропуска от коменданта г. Москвы…»

2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспортов с 12 часов ночи до 5 часов утра, за исключением лиц, имеющих специальные пропуска от коменданта г. Москвы…»

Ну а дальше с неизбежными мерами: «провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте…»

* * *

Да, к счастью, сейчас не 1941-й, а май 1945-го. После той переломной ночи было все. Парад в ноябре. Наступление наших войск. Кавказ. Сталинград. Курск. И то, что они пережили тогда, немцы переживают сегодня. Но с другим финалом. Жуков таки прошел от Москвы до Берлина. И его войска уже в центре. Интересно, как там теперь фюрер? Хватает у него сил, чтобы еще и шутить тем особенным «черным юмором», который так любит наш вождь?

И Лаврентий Павлович, встав из-за стола, сладко потянулся, разминая тело. А потом неожиданно даже для самого себя расхохотался, вспомнив сталинскую шутку того времени, которую рассказал ему еще в 1941-м Голованов. А дело было так.

Ставка послала в штаб Западного фронта, находившегося в Перхушкове, армейского комиссара Степанова, чтобы тот выяснил, как идут дела. Тот звонит Сталину и докладывает. Я, мол, посоветовался с местным руководством. И местное руководство считает, что штаб фронта надо уводить на восток. Далеко за Москву.

Сталин долго молчал. А потом задал неожиданный вопрос: «Товарищ Степанов, узнайте у товарищей, есть ли у них лопаты?» Ошеломленный Степанов переспрашивает: «Что, товарищ Сталин?» — «Лопаты есть у товарищей?» — повторяет тот. «Они спрашивают: а какие лопаты? Простые или саперные?» Сталин уточняет: «Все равно какие!» Местные радостно передают через Степанова: «Есть, товарищ Сталин! Есть лопаты! Только что с ними делать?»

И Верховный им отвечает так тихо и спокойно: «Товарищ Степанов, передайте вашим товарищам: пусть берут лопаты… И роют себе могилы. Мы из Москвы не уйдем. Ставка останется здесь. А они никуда не уйдут из Перхушкова».

Отсмеявшись недобрым смехом, Лаврентий Павлович, который сам любил и ценил «черный юмор», вспомнил уже серьезно: «У нас тогда наготове было четыре самолета. И личный поезд стоял под парами. Но Коба не побежал. Выстоял! А вместе с ним выстояла и столица».

Походил. И снова вспомнил про Гитлера: «А интересно, фюрер, Шикльгрубер, что сейчас поделывает? Тогда он выдавал все новые директивы. Договорился до того, что приказывал в случае захвата затопить Москву. Вспоминает ли он теперь свои бредовые идеи? Думал, что Бог с ним. «Гот мит Уне!» — как они пишут на пряжках ремней.