Вдруг двери распахнулись, и в зал опрометью вбежал генерал-прокурор Редерер.

— Ваше величество, — в ужасе воскликнул он, — вам надо спасаться! Всякое сопротивление бесполезно. Лишь незначительная часть национальной гвардии представляет собою надежный элемент, да и та при первом же столкновении, пожалуй, не устоит и начнет брататься с народом по примеру прочих. Канониры уже вытащили заряды из пушек, не имея охоты стрелять в народ. Королю нельзя терять ни минуты. Ваше величество, вы можете рассчитывать на безопасность только в стенах национального собрания и лишь народные представители могут еще защитить королевскую семью.

Крик гнева и ужаса вырвался у королевы.

— Как? — воскликнула она. — Что вы говорите? Мы должны искать защиты у наших заклятых врагов? Никогда! Ни за что! Я скорее согласна велеть пригвоздить себя к этим стенам, чем покинуть этот дворец, чтобы отправиться в национальное собрание.

Тут королева обернулась к королю, стоявшему в молчаливой нерешимости. Она с пламенным красноречием взывала к нему, как к отцу дофина, наследнику Генриха Четвертого и Людовика Четырнадцатого, старалась возбудить в нем чувство чести, тронуть его сердце, в последний раз воспламенить его собственным мужеством, собственной решительностью.

Увы, все было напрасно! Король молчал, по-прежнему не выходя из своей нерешимости.

Тогда крик— единственный крик скорби — вырвался из уст королевы, и на один момент ее голова поникла на грудь.

— Поспешите, поспешите, ваше величество, — воскликнул Редерер, — каждая минута усиливает опасность! Через четверть часа королева и дети, пожалуй, безвозвратно погибнут.

Эти слова вывели короля из его столбняка. Он поднял голову и, слегка кивнув ею, произнес:

— Мы не можем сделать ничего иного. Пусть нас безотлагательно проводят в национальное собрание.

Тогда королева, обращаясь к Редереру, воскликнула:

— Неужели мы покинуты всеми?

— Государыня, — печально ответил генерал-прокурор, — всякое сопротивление бесполезно. Оно способно только увеличить опасность. Неужели вы согласны допустить, чтобы король, вы сами, ваши дети и верные слуги были убиты?

— Сохрани меня Боже! Я желала бы одна пасть искупительной жертвой.

— Еще минута, — настаивал Редерер, — еще минута, пожалуй, секунда, — и уже нельзя будет поручиться за вашу жизнь, за жизнь вашего супруга и ваших детей.

— Мои дети! — воскликнула королева, охватив руками головы дофина и его сестры и крепко прижимая их к себе. — Нет, о нет, я не хочу обречь их на смерть!

Из ее груди вырвалось что-то похожее на предсмертное рыдание, на предсмертный вздох; потом она выпустила из объятий детей и, приблизившись к королю и его министрам, слабым голосом вымолвила: