Куда горше смерти были ругательства и поношения, которые приходилось ей выносить по дороге из ложи «Логографа» в жилые помещения в монастыре фельянтинцев. Однажды королева увидала в бывшем монастырском саду кучку прилично одетых мужчин, которые смотрели на нее, не ругаясь и не выкрикивая непристойностей. В порыве благодарности Мария Антуанетта улыбнулась им и ласково кивнула с приветливой миной.

— Не беспокойся! — воскликнул тогда один из стоявших, — Тебе нет надобности так грациозно кивать своей головой, потому что ты недолго будешь носить ее на плечах!

— Хорошо, если бы этот человек говорил правду! — кротко сказала королева, идя дальше, чтобы слушать в ложе «Логографа» препирательства народных представителей по вопросу о том, следует ли приговорить к смертной казни, как изменников французской нации, швейцарских солдат, осмелившихся вчера защищать королевскую семью с оружием в руках.

Наконец после пятичасовой пытки народным вождям надоело поносить и унижать людей, уже лишенных власти и высокого сана. Королевской семье было объявлено, что с этих пор она будет жить в Тампле на положении узников нации.

Поутру восемнадцатого августа во дворе фельянтинского монастыря были поданы две огромные кареты, запряженные каждая только парой лошадей, чтобы отвезти королевское семейство в Тампль.

В первую карету сели король, королева, их дети, принцесса Елизавета, княгиня Ламбаль, де Турзель и ее дочь, а сверх того Петион, парижский мэр, генерал-прокурор и один муниципальный чиновник. Во втором экипаже поместилась прислуга короля с двумя муниципальными чиновниками. Национальные гвардейцы сопровождали эти кареты, по обеим сторонам которых теснилась чернь, осыпавшая королевскую семью беспрерывными оскорблениями и ругательствами.

На Вандомской площади поезд остановился, и здесь наглая толпа с насмешками указала королю на ниспровергнутую народным гневом конную статую Людовика Четырнадцатого. Сверженная с своего постамента, она разбилась вдребезги, и ее осколки валялись на мостовой.

В восемь часов вечера поезд прибыл к мрачному зданию, которому предстояло теперь сделаться жилищем короля и королевы Франции.

— Да здравствует нация! — заревела толпа, наполнявшая внутренний двор, когда Мария Антуанетта и ее супруг выходили из экипажа. — Да здравствует нация! Долой тиранов!

Королева не обратила на это внимания. Она смотрела на свой черный шелковый башмак, который протерся до того, что из носка торчали ее пальцы, обтянутые белым шелковым чулком.

— Взгляните на мою ногу! — сказала Мария Антуанетта княгине Ламбаль. — Ведь никто не поверит, что у королевы Франции нет крепких башмаков.