Гортензия выглянула из-за кухонной занавески:

– А он красавчик.

– И холостяк.

– Какая жалость.

– Не понимаю, куда смотрят наши молодые девицы. Но мне кажется, он сохнет по одной определенной девушке и не может ее получить, потому и не пристроен до сих пор.

– Безответная любовь. Больно одному, а прибыль – никому. – Гортензия довольно хихикнула: – Читают мою записку.

– А что в ней?

– Что я не приду на банкет сегодня вечером. Слишком устала, чтобы быть на виду.

– Понимаю. У нас тут могут таким холодом окатить, если ты не один из них.

– Ну, замерзнуть я сегодня не замерзла, но они так на меня уставились, будто никогда не видели чернокожих. И мне стало не по себе.

– Мне не по себе с тех самых пор, как я сюда переехала.

– Вы не местная?

– Я вышла замуж за местного.

– Ну, не родная, так двоюродная. Вы не итальянка?

– Итальянка. Но не из их провинции родом и не здешняя. Они любят все свое. Вот так. А я венецианка, а значит – чужачка.

– Когда свои отвергают своих… От этого наверняка так и веет холодом.

– Вы любите всех негров?

– По большей части.

– Уверена, в вашем сообществе вас очень уважают за такую успешную карьеру. Многие ли могут сказать, что работают на Элеонору Рузвельт?

– Меня не за эту работу уважают. А за мой статус в приходской церкви.