После встречи со странным стариком, найденным полумёртвым на обочине степной дороги и ушедшим в небо, едва он вышагнул за порог его юрты, Темучину отчётливо виделись чёрные палы, что вот-вот могли вспыхнуть у пределов степей. Он видел, как вздымается пламя, и знал, что ему, и только ему, надо погасить его. Да он видел и лица тех, что должны были зажечь степь. Неожиданно ему вспомнились слова, которые давно, очень давно он сказал снявшим с него кангу нукеру Ураку и кузнецу Джарчиудаю. Это были слова: «Ждите, я приду». Короткие слова, но в них был весь жар его сердца. И он пришёл, объединив степные народы и взяв их под свою руку. Сейчас он вновь произнёс эти слова, но уже по-другому И для других. Он сказал их тем, кто нёс огонь к степным пределам. И сказал тоже со всей силой и со всей страстью. Но прозвучали они страшно:

— Ждите, я приду!

На другой день Темучина явили степному народу, и он принял имя и титул — Чингис-хан.

Да не прощён будет

Да не прощён будет

Царь был болен. Болезнь та давняя то отпускала его, то вспыхивала с новой силой, и Пётр страдал тяжко. Неослабная мука рвала низ живота, гнула, ломала тело.

Нынешний приступ был особенно остр. У Петра отекло лицо. Чёрные круги легли под глазами. Ночами царь стонал глухо, сквозь зубы. Маялся, метался.

Денщик через дверь слышал стоны, но не смел войти в спальню, боялся Петрова гнева. Крестился щепотью:

— Помоги ему, боже, помоги...

По крыше дробно бил дождь. Толкался в стену ветер. За окном что-то шуршало, царапалось в стекло, поскрипывало... Неспокойно было. Ох, неспокойно.

Денщик ворочался на неудобной лавке, засыпал лишь под утро. Но и спал-то вполуха, готовый в любую минуту сорваться на царёв зов. А ночи стояли тёмные, длинные, осенние. Не приведи господи занемочь в такую пору.

Если бы царь был в любезном ему Питербурхе, он бы давно велел заложить возок и ускакал на Солонецкие минеральные воды или на воды Угодских заводов Меллеров, Петром же самим и открытые. Дорога, скорее всего, была бы тяжела. Рытвины и ухабы измучили бы царя вконец, но Пётр верил в лечебную силу тех вод, и они бы ему, наверное, помогли.

Но Питербурх был далеко. За многие сотни вёрст. Третий месяц Пётр жил в Амстердаме.

Доктор Теодор Шварц, присланный русскому царю штатгальтером голландским, неотступно находился при Петре все дни болезни. Но помочь он, видимо, мог немногим, хотя и привёз чудные сосуды с яркими, разноцветными жидкостями, многочисленные ступки и пестики, реторты, колбы, кожаные мешочки с травой толчёной, скорлупками ореха, камушками да ракушками морскими. Две кареты посылали за Теодором Шварцем, и обе они вернулись, осевшие до земли, набитые доверху диковинами.