— Ах, мздоимцы... Шкуры барабанные... Племя неистребимое...

Денщик неловко возился с узлами. Пётр посмотрел на него, встал и, толкнув в бок, буркнул:

— Отойди.

Взялся за верёвку, потянул. Верёвка лопнула. Пётр поднёс обрывок к лицу, посмотрел, поколупал пальцем. Спросил:

— Где взял?

— У немца купил, — ответил денщик, — за углом.

— Сколько заплатил?

— Две деньги.

— Ну и дурак... Гнильё, а не товар. Вот уж не думал, что и здесь купцы воры. Всё на наших, московских, клепал. Той верёвкой морду бы купцу натыкать.

Сунул обрывки денщику:

— Свяжи концы и затягивай полегче, раз уж так обошли тебя.

Сказал, однако, смущённо. Вернулся к столу.

В Москву бы надо было ему скакать, коней не жалея, в Москву, а не в Париж. Да и казалось, видел он первопрестольную, как въявь. Вспоминались кремлёвские стены красного кирпича, жаркие купола Василия Блаженного и закат в лугах за Москвой-рекой. Тихо садится солнце, лёгкая паутина летит меж жёлтых листьев Тайнинского сада...

Здесь, в Амстердаме, даже солнце садилось по-иному. Багровое, тревожное, как пожар. Падало в море, словно и не подняться ему наутро вовсе.

Видел он и великими трудами возводимый Питербурх. Кучи глины, горы леса пилёного, камня. Города, почитай, ещё и нет, но шумно среди новых строительств, ветрено, голоса громкие, крики, звон пил, удары топоров, грохот железа. Аж ладони Петру зажгло. Взял бы сейчас топор широкий и полез на Адмиралтейскую верфь. Там, отписывали, восьмидесятипушечный корабль заложили.

А главное — щемила, саднила сердце боль непроходящая по наследнику Алексею. Был бы в Москве, пожалуй, путь скорее нашёл, как его по-отечески исправить можно.

Но нет! Понимал: нельзя в Москву, не замирившись со шведом. А сейчас, когда слух прошёл о бегстве царевича, тем более нельзя. Под корень рубил Алексей дело державы Российской. Ехать в Париж надо было. Показать силу свою, уверенность. И французы и Карл шведский сговорчивее будут.

Шаркнул Пётр недовольно ботфортой по полу, заваленному всякой дребеденью:

— Да, без топора, а под корень сечёт Алексей.

Всё больше и больше беспокоило Петра то, что депеш от Веселовского из Вены не приходило. Царёво письмо к цесарю давно послу передали. Ответа же не было.