— Немного плавал… — замялся подросток.
— Берем эту фелюжку, — прошептал подошедший Ставридин.
— Парус есть?
— Есть, в провое[2] лежит.
Лодку быстро спустили на воду, взмахнули веслами, и она, качаясь, пошла в открытое море.
Ставридин, коренастый, крепко сбитый матрос, ранее служивший на военном корабле в машинной команде, нажимая на весла, проговорил:
— Если при попутном ветре поднять парус, лодка к утру будет у берегов Крыма.
Дидов кивнул головой и посмотрел на Петьку.
Петька Шумный уцепился руками за борт и смотрел вперед. Вид у него был такой, точно он собирался вспорхнуть и улететь.
— Крепче держись, парень, — строго проговорил Дидов и налег на весла.
Острогрудая лодка, разрезая волны, гулко хлопавшие о борта, неслась вперед. Кругом качалось и шумело море, па горизонте громоздились тяжелые черные тучи.
Всплески волн, соленые брызги, обдававшие лицо, рождали в душе Петьки какое-то смешанное чувство страха и гордости.
— Может быть, натянуть парус? — выкрикнул Петька.
— Ну, ну, без шума! — предупредил Дидов, опуская весла. — Ты, смотри, еще орать начнешь. Боишься?
Откуда он знает, что Петьке страшно?
Петьке вдруг стало холодно. Он напялил на себя старую, кое-как подрезанную шинель, вынул из кармана клок пожелтевшей ваты, распушил ее, снял окровавленную повязку с уха и приладил свежую.
Делал он все это с таким видом, будто хотел сказать: «Я тоже кое-что видел. Подумаешь, большие какие!» Он осторожно поглаживал забинтованное ухо, стараясь обратить на себя внимание.
Подняли парус. Лодка сразу стала необыкновенно легкой и быстро заскользила. Ставридин сидел на корме, крепко нажимая на румпель. У ног его безмолвно лежал лицом вниз татарин Киричаев. Около мачты вырисовывался темный высокий силуэт Дидова.
Петька спустился к Киричаеву, лег к нему спиной, чтобы хоть как-нибудь согреться.
Взошла луна и осветила слегка задымившуюся поверхность моря. Облитые лунным зеленоватым сиянием, изломы волн напоминали большие пласты пожелтевшего серебра. Лодка, освещенная луной, вдруг показалась Петьке почему-то огромной.