«А знаешь, чью характеристику я сделаю первой? — пишет он Фанни. — Догадайся — Дмитровскую. О нем столько раз в газетах писали, что его имя можно упоминать».

О ком и как писать — это тоже немаловажно. У него столько друзей, товарищей, чью жизнь стоит дать не в очерке, а в целой книге. Однако не всех можно упоминать, не обо всех сейчас можно писать — публикация повредит делу. О «Дмитре» же, Стефановиче, можно. Он давно эмигрировал, о нем почти что забыли. Материал не вызовет в официальных кругах особенного интереса, разыскивать его из-за этого не станут.

14 октября вечером, после библиотеки, Сергей садится за работу. Перед этим традиционные макароны, чашка крепкого кофе. На большее у него не хватает денег, служба в «Пунголо» дает пока очень мало.

...Ночь. За тонкими перегородками спят хозяева квартиры.

Миниатюрная комнатка, где даже кровати не поставишь — вместо нее диван, маленький столик у окна, светильник.

Кравчинский приступил к работе — пишет вступление. Увертюру к своей симфонии. Необходимо объяснить читательской публике, что русский нигилизм (слово введено в широкое употребление Тургеневым) ничего общего не имеет с бандитизмом, как часто его трактуют.

Настоящий нигилизм, пусть вначале и религиозный, был, по существу, борьбой за освобождение мысли, души от оков всякого рода устаревших традиций. Она, эта борьба, шла плечо к плечу с борьбой за освобождение трудящихся классов от экономического рабства. Это было отрицание во имя созидания нового.

Мысли текли свободно — ведь столько об этом передумано! Сергей открыл окошко — ночная прохлада приятно остудила разгоряченную голову.

Он расскажет, как нигилизм вырос до позитивного миропонимания и сущности исторического процесса, как признал полное равноправие женщины и мужчины, как выдвинул и поставил на повестку дня общественной жизни вопрос: «Что делать?» Что делать, чтобы вернуть человеку дарованную природой свободу, полное право распоряжаться собой, орудиями производства, которыми он добывает себе жизненные блага, чтобы дать всем равные права в обществе?..

На следующий день, 15 октября, он сообщает жене:

«..Первую пробную корреспонденцию кончил почти. Завтра кончу вторую... Пишу с величайшим удовольствием...»

Работается ему легко, свободно, будто пишет он на родном, а не на иностранном, итальянском языке. В несколько дней обещанное готово. Есть широкое вступление, есть очерк о Стефановиче. Надев «праздничную» сорочку, Сергей отправляется в редакцию. Здесь уже его ждут. Он уверен, что его статьи понравятся. Другое дело, как посмотрят товарищи (первые очерки Кравчинский собственноручно переписал по-русски и послал друзьям в Женеву для обсуждения, а возможно — и напечатания в других изданиях).