Роскошные дворцы, особняки, просторные площади, проспекты, величественный — будто весь направленный в небо, в высоту, — собор и глубокие, словно колодцы, улочки, рабочие кварталы, городская беднота, наловчившаяся виртуозно маскировать свою нищету.

Сергей работает над «Профилями», пишет краткий очерк русской литературы, переводит Роберта Бира. Роман этого писателя все больше ему не нравится...

— Господи, до чего же примитивно! Какое идиотство! Женщина, как последняя торговка, всячески поносит своего мужа-покойника. И это при дочери, при детях... Бессмыслица!

Над «Депутатом либеральной партии» Кравчинский начал работать, еще когда роман печатался в газете, разделами, обещал его Станюковичу и теперь должен выполнять свое обещание.

— Все приходится переделывать, черт возьми! — злится он.

Давно запланирован очерк — для «Подпольной России» — о Любатович. Жизнь этой женщины-борца прекрасна, у нее есть чему поучиться.

И вдруг известие: Ольга арестована.

— Ольга! Ольга арестована.

— Не дай бог ей узнать о ребенке, — замечает Сергей, — она не выдержит, наложит на себя руки. Ольга человек решительный.

— Постой, ведь у нее твой адрес! — спохватилась Фанни.

— Не может быть, чтобы она дала в руки полиции мой адрес, — успокаивает ее Сергей, хотя у самого на сердце веет холодком.

Последующие известия подтверждают их опасения: адрес Сергея Ольга не уничтожила, и он стал известен тем, кто уже несколько лет разыскивает Сергея, охотится за ним.

— Это странно, непростительно, — сердилась Фанни. — Она еще звала тебя туда, чтобы на месте спасать Морозова.

— В этом, милая, ничего плохого нет. Возможно, ты бы поступила точно так же. Ольга в той отчаянной суете просто забыла или не успела уничтожить адрес.

— Такого не забывают, это она хорошо знает.

— Да, таких вещей забывать нельзя. Теперь жди неожиданностей. Возможно, и гостей.

— Сергей, надо отсюда бежать.

— Надо, но сейчас никак нельзя. Литература — это тоже поле боя. Если я поеду, кто знает, что станется с моей книгой. А она сейчас так нужна. Видишь, как ею заинтересовались. Европа должна знать правду о нигилистах, пора ей открыть глаза. Кажется, моя книга этому хорошо послужит.

— Закончишь ее где-нибудь в другом месте — в Париже, в Лондоне...

— Нет, милая, нет, не уговаривай. Сейчас это мое поле боя. А дезертиром я никогда не был. Я остаюсь, здесь столько работы.