— Но общеизвестно, — заметил Степняк, — что без противоречивостей никогда не обходится, дорогой Фридрих Карлович.

— Верно, но это будут противоречия меньшинства, — пояснил Энгельс. — Каждый сознательный рабочий будет понимать, с кем ему по дороге. А какую картину мы имеем сейчас? Громче крикнули посибилисты — значительная часть склонилась на сторону посибилистов, завтра вылезут на трибуны фабианцы — пойдут за ними... Это процесс длительный, сложный, не прекратится он даже после победы революции. Но, кажется мне, кому и понимать его, как не вам, который прошел и народничество, и терроризм, и бакунизм... Или, может быть, слава Бакунина до сих пор не дает вам покоя? — Энгельс подошел к Степняку вплотную, подставил ухо. — Молчите? Обиделись?

— Нет, не обиделся, — твердо проговорил Степняк. — Но и у Бакунина есть чему поучиться.

— Чему же именно?

— Хотя бы воле к победе, преданности своим идеалам. Это немаловажно.

— Согласен, что это немаловажно, — сказал Энгельс. — Но уж если искать пример, то найти его можно и без Бакунина.

Элеонора и Фанни Марковна, помогавшие в другой комнате Ленхен, вошли. Тусси сразу же почувствовала напряженность.

— Что произошло, Эдуард? — обратилась к мужу.

— По-моему, ничего, — взглянул тот на Степняка.

— Это я, Тусси, — отозвался Энгельс. — Я затронул Бакунина... А Сергею Михайловичу, кажется, это не понравилось. Извините.

Письмо Эдуарда Пиза было исполнено похвал относительно «Русского крестьянства». Он писал, что считает книгу прекрасной, не может от нее оторваться и что его, Степняка, английский язык значительно улучшился. Это было приятно, поддержка друга придавала больше уверенности. И еще Пиз сообщал о своей скорой поездке в Соединенные Штаты.

— Всем туда можно, — неизвестно кого упрекал Сергей Михайлович, — только я не выберусь.

— Поедешь, — успокаивала жена. — Вот немного уляжется, успокоится все, и поедешь.

— Я не ребенок, Фанни, что ты меня уговариваешь. Сам понимаю. Однако...

Нет, неудача не разочарует его! Он твердо убежден, что действительно поедет! А сейчас надо заканчивать роман, готовить лекции, с которыми придется выступать там, в Америке. «Мистер Гарнет! Что у вас есть из истории Соединенных Штатов? Побольше! Книги, журналы...» Он должен подготовиться фундаментально, его будет слушать цивилизованная публика. Удивительно только, как они, американцы, не понимают гибельности трактата. Однако, поживем — увидим. Возможно, все еще обернется к лучшему, сенат не утвердит...

— Сергей, письмо. Кажется, оттуда... из России.

— Эге, да это воззвание! — Быстро вскрыл конверт. — Погляди-ка... Девятнадцать подписей! Политические ссыльные сургутской тюрьмы жалуются министру внутренних дел Толстому... Кто же скопировал и переслал? Завтра же его Кеннану. Фанни, дорогая, перепиши. Для него это будет находкой...