— Мистер Шоу, — отозвалась Лилли, — а в какой мере это относится к женщинам?

— А-а, это вы, милая нигилистка! — обрадовался Бернард. — Наконец-то я услышал ваш голосок. Женщина всегда женщина, она остается женщиной и дома, но для читателя она писатель, автор. Этим я хочу подчеркнуть, что сказанное ранее в одинаковой мере относится как к мужчинам, так и к женщинам-литераторам. Вы не согласны? Я знаю — у женщин на все собственный взгляд, переубеждать вас трудно.

— Почему же? — возразила Лилли. — Если в чем-то разумном, совсем не трудно. Надо только доказать.

Кое-кто рассмеялся.

— Спорить с женщинами, да еще с такими хорошенькими, как вы, — все равно что лить воду против ветра. Все брызги полетят на тебя же.

— Вы так быстро сдаетесь, мистер Шоу, — заметил Вестолл (он давненько не заходил к Степнякам). — Это на вас не похоже.

— Видно, начинаю стареть. Красивые женщины — да еще молодые! — шокируют меня, бьют наповал. Правда, был как-то случай, и я одну шокировал, — улыбнулся Бернард Шоу, и лицо его как-то смешно сморщилось, сбежалось, а большие уши еще сильнее оттопырились. Подумав, он махнул рукой: — Ну, об этом в другой раз. — Затем быстро подошел к столу, сел, взял листок бумаги. Некоторое время молча поглядывал на Степняка и резко водил карандашом, а когда закончил и показал работу, собравшиеся увидели штриховой портрет Степняка. Спадавшие небольшими волнами, вьющиеся волосы, буйная борода, задумчивые глаза под массивными дугами бровей, широкий нос, могучие, слегка наклоненные вперед плечи.

— Это вам, Сергей Михайлович, — протянул Степняку листок. — На память.

— Поглядите-ка! Да вы, Бернард, настоящий художник! — восторженно проговорил Сергей Михайлович. — Вот чего не знал... Спасибо.

— Да, основные черты схвачены точно, — сказала Лилли, взглянув на рисунок.

— Мистер Шоу, — обратился Волховский, — может, вы возьметесь оформлять наш журнал?

— Уже и заказы посыпались, — смеялся Шоу. — Дайте возможность сперва зацепиться за что-либо одно.

— Жаль. Художник нам сейчас очень нужен. А ваше имя украсило бы издание, — серьезно проговорил Волховский.

— Моим именем, дорогой Феликс, скоро начнут детей пугать, — ответил ему в том же тоне Бернард.

— Это почему же?

— Такова судьба всех театральных критиков, — развел руками Шоу. — Артист играет на сцене, а наш брат — на бумаге. Чем виртуознее игра, тем заметнее, занятнее для публики. И так — к клоунаде.

— Это вы уже преувеличиваете, мистер Шоу, — отозвался Уэллс.

— Возможно, Герберт, вполне возможно. Но иначе, пожалуй, ты бы и не обратил на меня внимания.