«Дорогой мистер Степняк!

Слова, что вы написали в книге, радуют меня, как радует мальчишку похвала. Мальчишка не задумывается над тем, заслужена ли она, не задумываюсь и я, — да и чего ради? Похвала — это не уплата долга, а подарок, и низводить ее до уровня торговой сделки было бы оскорбительно и постыдно. Вы говорите то, что думаете, — для меня этого довольно, и я в этом не сомневаюсь, потому что всякий, кто вас видел и читал ваши книги, не может не понять, что вы человек совершенно искренний и прямодушный.

Я прочитал «Подпольную Россию» от начала до конца с глубоким, жгучим интересом. Какое величие души! Я думаю, только жестокий русский деспотизм мог породить таких людей! По доброй воле пойти на жизнь, полную мучений, и в конце концов на смерть, только ради блага других — такого мученичества, я думаю, не знала ни одна страна...»

Степняк сложил письмо, но не прятал. Да, ни одна страна. Удастся ли ему вернуться туда, в ту страну, как вот сейчас возвращается он к месту своего изгнания? Ответа не было, и Сергей Михайлович, словно ища его, сверлил взором неоглядную мглистую даль, за которой были друзья и где ждали его новые испытания.

XXVI

XXVI

Лондон жил прежними заботами. Ни днем, ни ночью не умолкало его кипение, доносившееся сюда, на окраину, монотонным, надоедливым гулом.

Раньше этот гул как-то не ощущался, теперь же — случалось — выводил из равновесия, мешал не только отдыху, но и работе. Врач Фрейнберг сказал, что это от переутомления, от длительного нервного возбуждения, советовал хоть немного отдохнуть.

— Дорогой доктор, — отвечал на это Сергей Михайлович, — человек, как вы знаете, и отличается от всего живого тем, что может мыслить, то есть сознательностью. Последняя диктует ему и поведение, и моральные поступки. Я не могу существовать в состоянии покоя.

Доктор разводил руками.

— Говоря между нами, — шептал он таинственно, — я точно такой же.

Оба смеялись, и все шло обычным порядком.

Степняк с горячностью работал над созданием фонда вольной прессы, вовлекал в это дело всю старую эмиграцию.

— Нам нужна литература, — пояснял он. — Много литературы. Чтобы можно было в любой день отправить ее в отечество в необходимом количестве. Книги, журналы, брошюры — все, что мы в силах издать здесь, в Женеве, Париже, Нью-Йорке.

Срочно подыскивали помещение под склад, нашли его, к счастью, неподалеку, на Иффлей род, собрали все, что у кого имелось из напечатанного ранее, составляли новые сборники. Вскоре на складе скопилось солидное количество литературы. Взять на учет эти ценности Степняк поручил Войничу.