— Эстер, у меня нет к тебе претензий. Но давай не будем начинать этот старый спор заново. Ты вышла замуж. Надо уметь заканчивать отношения.
— И дружбу тоже?
— Всё.
— Ну, заставить я тебя не могу. Поверь мне, я долго думала, прежде чем решила позвонить. Я даже поклялась не звонить тебе. Я уколола себя иголкой и записала кровью, что не буду тебе больше звонить. Когда будешь у меня, я тебе покажу эту бумагу. Эти слова можно легко прочитать. Моя кровь — не вода. Она гуще чернил. Может быть, как раз в этом состоит мое несчастье. Те, в чьих жилах течет вода, могут быть великими людьми. Знай, Герц, то, что я говорю тебе сейчас, — это мои последние слова, обращенные к тебе. Раз уж ты не хочешь даже дружить со мной, я вынуждена отступить. Есть нечто, что мне дороже жизни. Это моя гордость. Не твоя пустая гордость, которая представляет собой глупую амбицию и мужскую агрессивность. Я говорю о человеческом достоинстве, об уважении к человеку, созданному Богом. Раз уж ты говоришь «нет», то и должно быть нет. Я не попрошайка, которая протягивает руку и просит доброго слова или ласки. Раз уж ты хочешь разорвать отношения, то пусть они будут разорваны и прощай навсегда. Не моя вина, что мы встретились и наши души потянулись друг к другу, словно под действием магнита. Ты все время пытался оторваться. Ты предпринимал для этого такие усилия, что мне иногда хотелось и смеяться, и плакать одновременно. Когда человек рвется сам, он рвет и ближнего вместе с собой. Это как сиамские близнецы, но, когда ты оторвался и утащил с собой кусок меня, что я могла поделать? Я пыталась залечить рану. Разве это такое уж преступление?
— Скажи конкретно, чего ты хочешь!
— Конкретно? Вот как? Я хочу с тобой поговорить. Это всё.
— Ну, тогда говори. Я слушаю.
— Есть вещи, о которых я не могу говорить по телефону.
— Почему это не можешь? Я слышу тебя так же хорошо, как если бы ты находилась тут, рядом со мной. Если ты не хочешь получить большой счет за телефон, я тебе сам позвоню…
— Что? Да кто говорит о счете за телефон? Можешь забыть об этом. Он — человек, который швыряет тысячи, десятки тысяч долларов или даже миллионы. Деньги для него значат меньше, чем грязь, а ты говоришь о каком-то там счете за телефон. У меня к тебе одна просьба: не клади трубку. Иной раз повесить трубку все равно что повесить человека на виселице. Он остается с высунутым языком. Если я говорю вещи, которых не следует говорить, или просто болтаю глупости, не удивляйся. Я не обязана изображать из себя перед тобой умную. Как сказано, «душа принадлежит тебе, и тело — тебе».[261] Знай, Герц, что я не сплю по ночам и потому я такая взвинченная. С того самого дня, как я решила пойти за него замуж, я глаз не сомкнула. Я знаю, что ты мне не веришь. Врач мне тоже не верит. Я ему говорю, что не сплю, а он говорит, что это мне только кажется. Раз человек принимает прописанные им таблетки, то он должен спать. Так сказано в его святой книге рецептов. Но, как говорится, «сердце знает горечь души».[262] Я лежу, как пришибленная. Голова у меня тяжелая, как камень, но спать я не сплю. Закрываю глаза, а в мозгах у меня все шумит, как мельница. Прямо как у нечестивца Тита.[263] Можешь себе представить, какой невестой я была на свадьбе. Одно достоинство у меня есть: я немного актриса. При этом большая актриса. А большая актриса не должна быть с Морисом Плоткином. Он уже старый человек. Все, что ему надо, это доброе слово или уж я не знаю что. Можно это назвать платонической любовью или чем-то в этом духе. Есть такие мужчины, которые жертвуют собой ради любви, но все у них духовно. Это как большое предисловие к маленькой книжечке. Он хочет только себя показать перед другими людьми. Кто знает, чего хотят такие мужчины? Он полная противоположность тебе. Такая противоположность, что просто страшно. Как будто какой-то шутник на небесах решил посмеяться надо мной. Алло! Ты меня слышишь?