— Ну, вот он, значит, какой, — сказал наконец Грейн.
— Да, он такой.
— Должен тебе сказать, что он симпатичнее, чем я себе представлял…
— Он великий человек! — сказала Эстер. — Пока я его не встретила, я не знала, что такое доброта. Кажется, еврей, но при этом настоящий русский, настоящая русская душа. Жизнь готов отдать. Но ты-то куда подевался? Ты должен был позвонить!
— Эстер, Лея в больнице. Ее сегодня прооперировали по поводу опухоли груди.
Эстер вздрогнула:
— Я видела, что ты не в себе.
— Эстер, я больше не могу здесь сидеть. Я должен уйти.
— Погоди. Ты не можешь сбежать, не попрощавшись. Это неопасная операция. Я три дня ждала звонка от тебя. Я и сама тебе звонила, но у тебя все время было занято, буквально целыми днями. Кто это у тебя разговаривает целыми днями по телефону? Те пару раз, когда телефон не был занят, трубку брала она, и тогда мне приходилось делать вид, что я ошиблась номером… Мне начало казаться, что ты от меня скрываешься. Тогда я уехала из города в Лейк-Джордж, и вдруг ты стоишь на Восьмой улице и смотришь в витрину… А она где сейчас?
— Анна в Эсбури-парке, у своего отца. Только на одну ночь.
— В городе говорят, что Борис Маковер потерял пару долларов.
— Кто говорит?
— О, Нью-Йорк — маленькое местечко…
И оба снова надолго замолчали.
— Кто это ему позвонил? — сказала Эстер. — Не могла представить, что мы будем когда-нибудь сидеть за одним столом — ты, я и мой муж. Скажи мне кто-нибудь, что такое произойдет, я бы сочла это неудачной шуткой… Что это вдруг случилось с Леей?
— Случилось, и
— Да, это случилось, и
— Спасибо за информацию.