Хотя синагогальный журнал был целиком посвящен раввинам, канторам, синагогальным старостам и благотворителям, пахнул он точно так же, как ежедневная газета. Синагога хотела только одного: денег. Канторы носили головные уборы, делавшие их похожими на христианских священников. Раввин был похож на футболиста. Дамы из Комитета женщин вручали какому-то профессору памятный благодарственный адрес. На одном объявлении могильщик расхваливал условия, которые он предоставляет покойникам: элегантные гробы, просторные могилы, усаженные зеленью, причем недалеко от центра города… «Лея состоит в землячестве выходцев из Климентова.[351] Она будет лежать на их кладбище… — мелькнула в голове Грейна мысль. Он испугался этой мысли и попытался ее прогнать. — Нет, — покачал головой Грейн, — она еще выздоровеет! Помоги ей, Господи! — беззвучно кричал он. — Яви чудо!..»

Ночь была полна кошмаров. Грейн поминутно просыпался. У него то вздрагивала рука, то дергалась нога. Жарко не было, но вспотел он так, что промокла наволочка. Во сне он шел за двойными, тройными, множественными похоронными процессиями. Из боковых переулков снова и снова выносили покойников. Наверное, была ночь, потому что провожавшие усопших несли фонари, факелы, свечи. Хоры пели монотонные песни. Музыканты играли траурные марши. На кладбище (или что бы это ни было) он, Грейн, таскал покойников, утопая в грязи, в пепле, в крови… Он от кого-то таился. Лез через какие-то пещеры, ямы, дыры. Нью-Йорк смешался с Варшавским гетто. Нацисты преследовали его, и он прятался в бункере. В удушливой темноте он совокуплялся с какой-то бабой. У нее был голос Эстер, но оказалось, что это Анита, его родная дочь. Он зарыдал. «Посмотри, Боже, до чего я докатился!..» Грейн встал с мокрым лицом, с сухостью во рту, болью в горле и забитым носом. Поскольку он все время дышал ртом, губы у него пересохли и потрескались. Голова болела, в пояснице кололо, живот пучило. Когда Грейн встал с дивана, ноги у него подгибались, как у старика. Он пощупал рукой то место, где должен был находиться желудок. «Кто знает, может быть, у меня тоже рак? У Господа Бога есть достаточно рака для всех…» Зазвонил телефон, и Грейн подошел к нему нетвердыми шагами. Он услыхал мужской голос, который показался ему знакомым, но тем не менее не сумел определить, кому этот голос принадлежит. Вроде бы знакомый незнакомец сказал:

— Я вас разбудил?

— Нет, уже встал.

— Говорит Соломон Марголин.

— Да, доктор Марголин! Я вас узнал.

— Ну да. После того как я представился, вы меня узнали. Как у вас дела?