Знаменитое книгохранилище было разрушено тюрками; от него остались лишь сотни обгоревших обрывков, рассеянных по земле. Захватчики превратили в ничто тысячи часов, проведенных многими поколениями писцов и переводчиков, благодаря которым индийский буддизм в конце концов проник в Китай и занял там важное место в духовной жизни.

Крайне удрученный этим открытием, ма-ни-па спустился и двинулся обратно, к тому месту у пагоды на рынке, где несколькими часами ранее оставил старого аскета. Тут и там протянулись призраки улиц, и странствующему монаху слышались из-за стен тихие рыдания, горестные стоны и причитания. Из укрытий выбирались понемногу те горожане, которым удалось избежать гибели; только теперь им предстояло осознать размеры несчастья.

Приблизившись к старому монаху, тибетец заметил, что тот уронил голову на грудь, словно хотел присмотреться к застежке своего пояса.

— Ом! Мани падме хум! Мой почтенный брат, умоляю тебя не оставаться здесь! Позволь мне забрать тебя отсюда! Я пойду медленно, чтобы ты поспевал за мной.

Старик не отвечал.

После недолгого колебания странствующий монах решился приподнять его голову.

И только тогда увидел, что тело старца обмякло, как тряпка. Он достиг той стадии медитации, когда душа покинула бренные останки, отправившись к лучшему существованию.

Чувствуя дрожь в ногах и головокружение, стараясь не смотреть на мрачную картину опустошенного оазиса, ма-ни-па побрел прочь, время от времени встречаясь глазами с женщинами, в отчаянии искавшими тела своих детей и мужей. Наконец он покинул мертвый город и даже не нашел в себе сил произнести прощальную молитву.

Вернувшись на Шелковый путь, ма-ни-па отметил про себя, что тюркская армия изгнала с него все караваны. Не имея удобного пристанища на дороге, путники вынуждены будут искать убежища от разбойников на обходных тропах, стараясь незамеченными преодолеть опасный участок.

Подходя к Турфану после того, как он, не задерживаясь, по широкой дуге миновал Хами, спеша к Пламенеющим горам и боясь найти там то же, что и в Дуньхуане, ма-ни-па прикинул, что у него ушло больше десяти дней на дорогу от Дуньхуана до этой «прекраснейшей жемчужины Шелкового пути».

Оазис, где нашли пристанище манихеи, к счастью, не пострадал.

На рынке цвела прежняя утонченность и роскошь: золотые гроздья винограда на прилавках (того сорта, что особенно любила императрица и которые правители города, находившегося под защитой Китая, посылали ко двору в начале каждой зимы), великолепные шерстяные ковры, брошенные на пороги лавок ювелиров, как простые циновки, чтобы завлечь богатых покупателей; слитки золота, серебра и бронзы из Китая и Согдианы, Сирии и Персии, порой и римские сестерции, и греческие тетрадрахмы, служившие платой за пряности и меха, шелк и прочие редкости.