Достоевский хочет жить. Этого мало. Достоевский наслаждается жизнью, наслаждается страстно, мучительно, до боли. Все его романы есть гигантский акт сладострастия. И это он сам прекрасно понимал. Он неоднократно останавливался на мысли, что все провалы жизни он испытывает как наслаждение, которое доставляет даже сама боль.
Вчера были вскрыты оставшиеся после Достоевского документы. Среди них найдены две новые главы из его романа «Бесы». Теперь эти главы будут напечатаны. В них есть одно место, где Ставрогин говорит: «Если бы виконт, от которого я получил пощечину, схватил бы меня за волосы, да нагнул бы еще, так, может быть, я и гнева-то никакого не ощутил». В этих главах самым ярким и определенным образом анализирует Достоевский наслаждение страданием, преступлением и унижением.
Как неоднократно было замечено, центральным движущим стимулом художественного творчества является половое чувство. Это же чувство служит стимулом в стремлениях к славе, к жизненным успехам и так далее. Это же чувство остро проявляется в творчестве Достоевского. Достоевский в душе обнимал и мадонн, и носился на шабаш с бесстыдными ведьмами. Отсюда он пишет своей волшебной кистью судороги духа. Определенно нет ни одного самого маленького момента, который не отражался бы в его душе как наслаждение. Не как счастье, не как гармония, а как сладострастие, могущее включить в себя и мучительнейшие переживания.
Наличие этих свойств есть «демоническое» Достоевского. Можно ли найти другого писателя, демон которого имел бы столь широкие и темные крылья? Правда, в этом отношении ужасен Бальзак, но до безмерного демонизма Достоевского он не доходит.
«Достоевский – страстный разговорщик. В его произведениях постоянно идут длиннейшие монологи и диалоги. Но именно этим он заставляет нас подойти вплотную к человеческой душе, заглянуть на самое дно ее и посмотреть, что там делается»
Однако весь ли Достоевский выражается в этом? Нет, не весь, ибо Достоевский не только художник, а и мыслитель. Тут он тоже огромен. Не в том смысле, что у него можно найти уроки светлой мысли. Нет. Кто ищет этого, тот обращается к самому слабому месту Достоевского, к самому пустому из ящиков его письменного стола. Достоевскому как мыслителю присущи только те свойства, кои вытекают из основ его духа. Каждая мысль, которую он высказывает, имеет свое место как определенная величина в общей системе его духа.